Клан Мамонта
Шрифт:
Так было до катастрофы, до того, как мир начал меняться. Потом Рыжий много раз встречал мамонтов, которые раньше жили не здесь. Конечно, они делились полученным опытом и получали тот, которого у них не было, – это было все, что мог дать им вожак местного стада. Кроме прочего, чужаки принесли страх перед двуногими, ненависть к ним. Это было ново, это было странно, и Рыжий запомнил на всякий случай. Может быть, теперь как раз тот случай?
Рыжий пошел навстречу запаху и вскоре почувствовал еще один – волчий. При этом он был похож и на запах собак двуногих. Те и другие не представляли собой ни опасности, ни пользы – мамонты не замечают этих животных, не интересуются
Они двигались вверх по долине: молодая мамон-тиха, несколько волков, привязанных к какому-то предмету, и двуногие. Они не могли учуять Рыжего, ведь ветер дул ему навстречу, но, наверное, его силуэт хорошо выделялся на фоне неба. Он смотрел, нюхал воздух и слушал, пытаясь понять это странное сочетание животных, находящихся рядом: «Они преследуют ее? Но она сильна и здорова. Почему не нападает, не убегает, не зовет на помощь? Что делают там волки?»
Так или иначе, но эта степь принадлежала ему – Рыжему. Точно так же, как он принадлежал ей. Никого из живущих здесь он не боялся – не мог и не хотел бояться. Кто-то пытается нанести ущерб здоровому мамонту?!
Он поднял хобот и негромко вопросительно протрубил. Его услышали и увидели. Процессия внизу остановилась. Волки улеглись на землю, двуногие стали копошиться возле длинного предмета, который они тащили. Мамонтиха, качая хоботом, сделала несколько кругов возле них, а потом двинулась в сторону Рыжего. Никто не препятствовал ей. Вожак стоял и ждал.
Она приближалась, но вместе с запахом мамонта усиливался и едкий запах двуногих. Рыжий не понимал этого: «Они что, крадутся за ней? Но их нет рядом. Тогда почему?» Она была совсем уже близко, когда вожак рассмотрел источник запаха – двуногий сидел у незнакомки на спине! Точнее, на шее между затылком и горбом холки! Это настолько не совпадало со всем его опытом, что Рыжий не смог даже удивиться по-настоящему – просто стоял и смотрел.
Ей было, наверное, лет 8-10, она боялась, стеснялась, чувствовала себя неловко. Не доходя метров сто, она согнула передние ноги и встала на колени. Двуногий сбросил на землю палку, а потом слез и сам, придерживаясь за длинную шерсть. Освободившись от груза, мамонтиха поднялась и засеменила к Рыжему, почтительно и робко протягивая хобот.
Он не взял ее хобот в рот, что означало бы признание «своей», принятие под защиту. Наоборот, Рыжий чуть отступил назад и принялся ее обнюхивать. Двуногого больше не было рядом, но вся шерсть незнакомки так пропиталась дымом, что запах мамонта почти не чувствовался. И самое странное: от нее не пахло другими «своими», словно она выросла одна. Это тоже было ненормально, это удивляло – молодые мамонты не выживают в одиночку. Кроме того, эти ее манеры… Хобот… «Она еще не самка для спаривания, но уже не детеныш. Ведет же себя так, словно перед ней мать-мамонтиха, ведущая ее группу, а не я – матерый самец. По-хорошему, ее нужно прогнать, или повернуться и уйти самому». Только Рыжий был не вполне «нормальным» мамонтом: ради благополучия «своих» он уже не раз нарушал правила жизни и знал, что будет нарушать их и впредь. Он заговорил с ней. Этот диалог на язык людей перевести было почти невозможно:
– Чего ты хочешь? Зачем так поступаешь?
– Хочу быть со «своими». Очень рада и боюсь.
– Почему ты находишься рядом с двуногими? Какое они имеют к тебе отношение?
– Они тоже «свои»… Не знаю… Живу рядом с ними…
– Зачем?
– Не знаю… Без них одиноко и страшно…
– «Наших» еще много в этом мире.
– Совсем моих (семейной группы) больше нет. Другие «свои» не принимают меня. Наверное, я не такая. Плохая… Я звала… Просила… Плакала… Осталась с двуногими… Давно…
– Конечно, не примут, – фыркнул Рыжий, – ты вся пропахла дымом, словно двуногий падалыцик!
– Что же мне делать?! Вот такая вот я…
– Куда и зачем ты идешь с ними?
– Не знаю… Я всегда иду, куда ОН хочет (обоня-тельно-зрительный образ конкретного человека). Сейчас он сказал, что вам плохо. Поэтому мы идем.
Собственно говоря, запах человека, сидевшего на шее мамонтихи, с самого начала что-то напомнил Рыжему: «Они, конечно, все одинаковы (их различия незначительны), но этот какой-то странный. Его – этого двуногого – знает степь. И я. Почему-то. Наверное, потому, что мы уже встречались. Один на один. Именно с ним. Мы даже говорили. Это, наверное, тот самый человечек, который добил старого вожака, а потом встал на нашем пути через покрытую настом степь. И опять он здесь – девочка принесла его на себе. Этот двуногий – знак беды? Или спасения? Но юная ма-монтиха, кажется, не нуждается в моей защите и помощи. Просто возле нее нет ей подобных, и от этого она грустит. А в остальном она благополучна».
Вожак почувствовал сильное облегчение, ведь он мало что мог предложить молодой самке. Он переключил внимание на двуногого, который осмелел и подошел совсем близко. Кажется, он даже обратился к нему! Значит, это действительно тот самый…
Глаза в глаза – человек и мамонт. Между ними огромные бивни, загнутые вверх и внутрь. У человечка в руках маленькая палочка, на конце которой что-то тускло блестит.
– «Сейчас ты один, Рыжий?»
– «Нет. Нас много – там».
– «Они – твои? Ты отвечаешь за них?»
– «Да».
– «Раз твоих собралось много, значит, опять беда».
– «Беда, – согласился мамонт. Он не считал человечка ни врагом, ни даже оппонентом в споре. – Но зачем ты здесь? Мои еще не собираются умирать!»
– «Чтобы помочь. Чтобы не дать им умереть».
– «Ты?! – Рыжий принял и понял последнюю мысль двуногого, но она мало что значила для него. Она не соответствовала его инстинктивной программе и «матрице» памяти, противоречила им. Он, наверное, даже рассмеялся бы, если б умел это делать, если б обладал фантазией и чувством юмора. Но он был всего лишь животным – пускай очень умным. Поэтому вожак спросил лишь о том, что для него и для «своих» имело значение: – Почему эта самка одна – и жива?»
– «Потому что она со мной, – пожал плечами двуногий. – Поэтому ей хорошо».
– «Не понимаю. О вас сообщают (передают информацию) плохое».
– «Это правда, – признал человечек. – Мы – плохие. Но не все. Мы – разные».
– «Нет (не принимаю к обсуждению)», – отреагировал мамонт.
«Ну, разумеется, – вздохнул Семен, – различия между людьми их не волнуют. Все, что не еда, не самка и не опасность, настоящего интереса для мамонта не представляет. Попробовать пробиться?»
– «Ты – вожак, – сказал двуногий. – Я тоже. "Свои" должны жить. Для этого нам обоим нужно уметь узнавать врагов. Нужно уметь отличать их от друзей. Ты должен научиться различать нас. Люди – разные».
Ответ мамонта можно было понять примерно так: «Вы слишком ничтожны, чтобы представлять для нас интерес. Глупости все это». Что возразить, Семен не знал. Он совсем не был уверен, что перед ним тот самый вожак, которого он прошлой зимой уговорил свернуть с гибельного пути. Но даже если это тот самый мамонт, вряд ли он понимает происшедшее тогда. Может быть, все получилось случайно, и, кроме того, как теперь доказать, что животным действительно грозила гибель?