Клан
Шрифт:
– Бать, а она опис…
– Живо.
Не успели руки-крылья сомкнуться на ней плотнее, как Клэр несколько раз быстро, сухо, болезненно сглотнула, затем сделала вдох – он прозвучал, как гвоздь, царапающий по грифельной доске, – и криком позвала Дэниэла. Но, несмотря на лившийся из нее измученный жуткий звук и несмотря на то, что ее окружили тени, чтобы уволочь назад в ад, она впервые в жизни поняла, что осталась по-настоящему одна и помощи не будет – ни сейчас, никогда.
2
От запаха горящего мяса, хоть он и был лишь плодом воображения, рот Люка наполнился слюной. Ему хотелось есть – его ужин прервал меньше часа назад плач Мэттью из дровяника. Вспомнился день из детства, когда Люк наблюдал, как
Полный гнева, Люк забылся и встал с травянистого пригорка, на котором притаился. Впереди старый чернокожий и его сын переносили обидчицу брата в кузов пикапа без бортов. В силах лишь наблюдать, он выслеживал женщину на дороге, где редко появлялись люди, выжидая, когда появится шанс сократить расстояние и утащить ее назад для расплаты за то, что она сделала. В гневе он забыл о традиционных правилах загона дичи и оставался на дороге, на виду у женщины. Но она его не замечала и ковыляла медленнее хромого енота. Даже оглянись она через плечо и заметь в жарком мареве его жилистый поджарый силуэт, у нее не было шансов уйти. Она истекала кровью, и он рассчитал, что надолго сил ей не хватит.
Задача была совсем несложная. Но, черт возьми, она продолжала брести – уверенно, несмотря на то что, очевидно, не знала куда. Будто вместо того, чтобы слепо блуждать в чаще, ее притягивало к дороге, как железо к магниту. И все же он не торопился – в том не было нужды. Он был уверен в себе, несмотря на боль, которая давала о себе знать всякий раз, когда он вспоминал, что Мэтт ранен, и ранен тяжело.
Но вдруг Люк услышал пикап и отметил, что звук двигателя незнакомый, безопасный, и быстро перескочил через ограду, спрятавшись в траве, наблюдая со странным, неведомым ужасом, как к женщине приближается красный автомобиль.
Клэр, вспомнил он. Один из них называл ее Клэр.
Никто и никогда не сбегал. Надолго – нет. Дать кому-то уйти – немыслимая, невообразимая ошибка, которой они избегали, сколько себя помнил Люк. Седой Папа научил их, как и на что охотиться, и зачем. Они неукоснительно следовали его урокам.
Но сегодня…
Сегодня из-за маловероятного стечения обстоятельств Мэтт остался наедине с женщиной. Ее привязали к шесту, руки и ноги схватили веревкой за спиной, в рот забили кляп. Его братья уже изнасиловали ее и ослепили на один глаз, обкорнали почти все пальцы на правой стопе и порезали руки и ноги. В ней неоткуда было взяться новым силам, не говоря уже о воле к жизни, и все же она сумела освободиться и насадить Мэтта на кол. Только через добрые полчаса Люк, старший из пяти братьев, услышал жалобное мяуканье Мэтта; к тому времени тот уже залил кровью весь пол.
Люк знал, что еще не поздно. Он мог сократить расстояние между ним и пикапом прежде, чем они уложат женщину и заведут двигатель, прежде, чем навсегда заберут из их жизни Клэр. Если эти двое у грузовика начнут драку, он с ними разберется. С собой у него был нож Боуи, который он взял из рук Мэтта, поклявшись закончить то, с чем не справился брат. Люк был быстрым. Он бы успел – и всем бедам конец. Нужно лишь броситься вперед.
Но вот он услышал кашель двигателя, увидел грязно-черные клубы дыма из выхлопной трубы пикапа и понял, что поздно. Он медленно двинулся к ограде и дороге за ней. Ему хотелось кричать во всю глотку, рвать волосы, царапать кожу, но он лишь перескочил через ограду и помчался в противоположном направлении, прочь от пикапа, – туда, откуда пришел.
Когда он уходил из дома, Мэтт еще был в сознании. Дышал. Живой. Раз Джошуа, Айзек и Аарон не прыгнули в пикап и не отправились в погоню за женщиной, значит, все изменилось.
Но главное, осознал Люк, что он сам не подумал взять пикап. Водитель из него был хреновый из-за того, что пальцы на руках торчали во все стороны, но разве это оправдание. Не сейчас. Он всегда был умелым охотником и знал, что братья не последовали за ним, прежде всего, потому, что верили: Люк все уладит. Но они впервые ошиблись – он потерял добычу. И он знал, что будет, когда вернется. Придется отвечать перед Лежачей Мамой, и ее не обрадует услышанное. В последний раз, злясь на него, она велела Седому Папе переломать ему пальцы на левой руке и сдвинуть все, кроме большого и среднего.
Павший духом и терзаемый страхом, Люк остановился и прошептал короткую молитву Господу, чтобы она его пощадила. Но, когда солнце поднялось выше и стало огненным глазом посреди василькового неба, он понял две вещи.
Господь не слышит. Не слушает Люка. Прямо как Папа.
И что сегодня, скорее всего, Лежачая Мама его убьет.
– Хватит пялиться.
– Прости, бать.
– На дорогу смотри.
Пит кивнул и отвернулся. Они накрыли девушку брезентом – больше ничего не нашлось, – но только что через пыльное окошко в задней стенке кабины Пит заметил, что один край брезента задрался, бешено хлопая в пыли, которую поднимал «шеви», и обнажил правый бок девушки до самого бедра. На виду оказалась одна маленькая грудь, и, хотя ее покрывали порезы и царапины, дыхание подростка участилось, а сердце билось все быстрее с каждой секундой. Он даже не знал, была ли она красивой до того, что с ней случилось. Из-за ран и опухлостей, превративших лицо в мятый кабачок, сказать было трудно. Он надеялся, что да и что стоит ей прийти в себя – если она не умрет среди инструментов и пустых клеток для кур, – она проявит к нему тот интерес, который он еще не сумел вызвать у слабого пола; может, в благодарность за спасение.
Конечно, с дороги раненую подобрал отец, но Пит не будет исправлять ее ошибку, если в первые дни выздоровления она адресует благодарности ему. Да и не справился бы старик один.
– Как думаешь, как ее так угораздило? – снова спросил он отца.
– Звери задрали.
Подавив новый порыв оглянуться через плечо, Пит сосредоточился на дороге, которая всасывалась под капот старого «шевроле».
– В жисть не видал, чтоб звери так драли, – пробормотал он. – Видал ее глаз?
– Оклемается, жить будет, – отвечал отец, но на его лице было то же выражение, как когда поднимался ветер, а тучи над фермой становились черными, злыми, бурлящими и готовыми разродиться вихрями, чтобы разорвать их дом на клочки. – Сиди тихо. Привезем ее доку. Он ее мигом на ноги поставит.
– Правда думаешь, он ее спасет?
Вместо ответа старик поднял морщинистую руку и включил радио. Тишину прервали тихая звенящая музыка и долгий вздох отца. Скоро, когда он коснулся пламенем кончика мятой самокрутки, кабину наполнил слащавый запах горящего табака. Этот запах вселял уверенность в Пита – знакомый аромат, который будто мягко вплывал в его череп и приручал диких собак его мыслей. Он чуть улыбнулся и снова выглянул в окно.
Ему было все равно, красивая или нет под кровью и всем остальным раненая девушка. Он сам был не красавец, и ему казалось неправильным судить других по стандартам, которым он не отвечал. С рождения у него было слабое сердце, что, наверное, объясняло, почему он всегда надеялся, что любая раненая пташка будет считать его спасителем и любить соответственно. Вылечить сердце собственными силами он не надеялся, а в таком городе, как Элквуд, где жили суровые работящие люди, это значило, что его шансы умереть молодым выше средних.