Клава Назарова

Мусатов Алексей Иванович

— Если полицаи задержат, говори, что в деревню идём, к родственникам, — предупредила Клава мальчика, когда они вышли за город.

— Умный в гору не пойдёт… — засмеялся Петька. — Охота нам была с полицаями встречаться. — И он повёл Клаву межой, через высокую зелёную рожь, потом топким некошеным лугом.

Километров через пять они вышли на Псковское шоссе. Здесь захваченные гитлеровцами беженцы чинили развороченную взрывами фугасок дорогу. Немецкие машины ходили пока в объезд.

Кое-где на обочине дороги

стояли часовые, но их было немного.

Клава с Петькой медленно побрели объездной дорогой. Беженцы засыпали землёй воронки, подвозили на тачках песок, укладывали на полотно булыжник.

Узнать среди сотни людей Василия Николаевича, казалось, было невозможно. Но вот у обочины дороги они заметили группу мужчин, дробивших камень. Среди них выделялась высокая худая фигура Важина.

— Клава Ивановна, я поближе подползу, — шепнул Петька. — А вы здесь посидите, в кустах.

Клава посмотрела по сторонам: часовых нигде не было видно.

— Ползи, только осторожно, — согласилась она.

Минут через пять Петька вернулся обратно. Он был не один, за ним по траве по-пластунски полз Важин.

— Василий Николаевич! Это я, Назарова, — вполголоса окликнула его Клава.

Они поздоровались и, поставив Петьку наблюдать за местностью, отползли за куст.

— Как вы сюда попали? — спросила Клава.

— Захватили вместе с другими беженцами, — горько усмехнулся Василий Николаевич. — Видишь вот, дорогу заставляют чинить.

— А они знают, что вы коммунист?

— Пока нет. Я свои документы скрыл.

— А что будет дальше?

— Будут на работы гонять. А могут и в Псков перевести, в концлагерь. Но мы, я надеюсь, здесь задерживаться долго не будем.

— Сбежите?

Важин приставил палец к губам.

— Готовимся. У меня тут есть неплохие товарищи. Да ты лучше о себе расскажи. Почему из города не уехала? Где ребята?

Клава коротко рассказала, что большинство комсомольцев истребительного батальона вернулись в Остров и сейчас живут дома.

— И это хорошо, — обрадовался Важин. — Дома — значит на свободе. А как у них настроение?

— Самое боевое. К делу рвутся. Володя Аржанцев уже оружие собирает.

— Так. Совсем неплохо. А старший у них есть?

— Старший?

— Да, да. Вожак, организатор. Разве можно ребят в такой момент оставлять одних! — Важин внимательно посмотрел на девушку. — Это твоё дело, Клаша. Да, да, и не думай отказываться, возражать. Ребят ты знаешь, работать с ними умеешь. Тебе и карты в руки. Собирай подпольную группу, поднимай комсомольцев на борьбу. Я тебе говорю об этом как коммунист.

— Василий Николаевич, так в городе ни одного члена партии не найдёшь, — растерянно забормотала Клава. — Посоветоваться не с кем…

— Поищешь — найдёшь, — сказал Важин и, оглянувшись по сторонам, заговорил ещё тише: — В Сошихинском лесу островские

коммунисты собирают народ на борьбу с фашистами. Надо любыми путями связаться с партизанами, получить от них указания, наладить разведывательную работу в городе. Запомни и нигде не записывай. Надо отыскать человека по кличке «Седой». Когда найдёшь, скажи, что ты от меня. Мол, Важин кланяется, он немного приболел, но скоро поправится. Всё запомнила?

Клава кивнула.

Важин пожал ей руку.

— Ну, мне пора! До свидания. Желаю успеха. Сюда больше не приходи.

— До свидания, Василий Николаевич! И вам желаю успеха, — прошептала Клава, провожая взглядом уползавшего к обочине дороги Важина.

В этот же день Клава сходила в деревню Рядобжу, отыскала дом Аржанцевых и вызвала на улицу Володю.

— Назарова? Клава? — воскликнул тот.

— Здравствуй, Володя! Что, удивлён? А я вот решила повидать тебя. Да лучше бы не здесь, не у крыльца…

— Это само собой, — согласился Володя.

Они прошли в огород и сели в густой заросли малинника.

— Мне Сушков про тебя сказал, — объяснила Клава. — Видел он тебя. Вы с девушкой оружие собирали.

— Копаемся помаленьку, — признался Володя. — А я считал, что тебя в городе нет. Наверное, думаю, уже к партизанам перебралась, дела делает.

— А тебе к партизанам очень хочется? — спросила Клава.

— Ещё спрашиваешь! — пожал плечами Володя. — Не гнить же здесь заживо! Вот поднакоплю оружия, соберу ребят и айда с ними к партизанам. Говорят, за Сошихином уже отряд действует. Кровь с носу, а мы к ним проберёмся.

Клава внимательно посмотрела на юношу.

— А вдвоём со мной к партизанам пойдёшь?

— Вдвоём?! Чего ж так мало?

— Пока так надо. Дорогу разведаем, связь установим. А там видно будет.

— А оружие брать будем?

— Никакого оружия. Пойдём как беженцы. Кое-какое барахлишко надо захватить, вроде мы продукты в деревнях собрались выменивать. — И, видя, что Володя всё ещё колеблется, Клава принялась горячо объяснять ему, как важно им сейчас установить связь с партизанами.

На другой день к вечеру разразился обильный летний дождь. Мертвенно-белые молнии освещали окна. Гулко и раскатисто рокотал гром. На улицах было пусто.

Евдокия Фёдоровна с недоумением поглядывала на дочь. Клава натянула на плечи заношенный материнский ватник, голову по-деревенски повязала белым платком, в мешок посовала старые платья, блузки, туфли.

— Куда это? — спросила мать.

— В Сошихино, мамочка. За продуктами. Дай мне сумку, пустую четверть и бутылки. И больше ни о чём не спрашивай. Хорошо, мама?

Во всём, что касалось домашних дел, Клава слушалась мать беспрекословно. Но Евдокия Фёдоровна уже привыкла к тому, что дочка не терпела, если ей мешали в её делах.