Клавдия Шульженко: жизнь, любовь, песня

Хотулёв Вячеслав Викторович

Предчувствие близкого конца заставляет человека тысячи раз анализировать свое прошлое, делать переоценки, подчас трагические, и оставлять для себя то светлое и самоценное, на что можно опереться в нелегкой подготовке к переходу в вечность. В последние годы Шульженко любила рассказывать одну притчу. Она услышала ее в Харькове от одной старушки в больнице на Владимирской, где появился на свет ее сын Гоша.

«У одного человека было семь дочерей, а он мечтал о сыне. Все время пилила жена — в доме было холодно и бедно. Однажды человек пошел в лес. „Боже, пошли мне смерть, ибо так жить, как я живу, мне уже невмоготу“. Тут же явилась Смерть и сказала человеку: „Я помогу тебе. Ты начнешь врачевать людей. Сделай чай и говори, что это настой из целебных трав“. Человек изумился: „Но я никогда этим не занимался, и люди сразу поймут, что я мошенник“.

Смерть отвечала: „Когда ты придешь в дом к больному, смотри в темный угол. Если не увидишь меня, смело давай свой напиток. А если увидишь мою тень, говори — поздно позвали, и уходи“. Так человек и сделал. Скоро слава побежала впереди него. Когда он не видел в темном углу Смерть, он начинал „врачевать“, и больной поправлялся. А если ее тень появлялась, человек отказывался, и больной, понятное дело, умирал. Человек скоро разбогател, выдал замуж всех своих семерых дочерей, каждой отказав (т. е. выделив) хорошее приданое. Он жил весело и богато. И вот однажды он шел по дороге, напевая песенку, как ему повстречалась Смерть. „Ты зачем пришла, я тебя не звал“, — сказал испуганно человек. „Я прихожу не тогда, когда меня зовут, а когда приходит черед. Наступил твой черед“».

Вот такая притча… В 32-м году, вскоре после рождения сына в Харькове, Клава стояла в очереди за хлебом и услышала такой разговор. Одна пожилая женщина жаловалась другой, стоящей рядом, что, мол, она совсем плоха и что, видно, пора собираться… На что вторая сказала ей строго: «Ты, Нюра, это брось. В тебе еще ничего смертного нет». Вот так и сказала: «смертного». Эту историю она тоже рассказывала в начале 80-х годов, и при этом часто вспоминала свои чувства к Илье Жаку…

Так или иначе совместная жизнь Коралли и Шульженко дала первую серьезную трещину. Очевидно, все шло к тому. Ибо и Шульженко и Коралли были людьми сильными, каждый из них — яркая индивидуальность. А как известно, в семье очень трудно уживаться двум независимым творческим натурам. Переиначивая известную поговорку, правильнее сказать: «Муж и жена — две сатаны». Не в рифму, правда, зато точнее.

Музыкально-эстрадная жизнь Ленинграда выгодно отличалась от Москвы. Не было такого количества контролирующих организаций, политика в меньшей степени проникала в поры художественного организма. Возможно, потому в первой половине 30-х годов сливки музыкальной эстрады собрались в северной столице, а свои яркие значительные спектакли с участием «Теаджаза» Леонид Утесов осуществил именно в Ленинграде. Они с Дунаевским чуть ли не круглыми сутками работали над новой программой «Музыкальный магазин». Но начальственные окрики были слышны и на берегах Невы. В ленинградском мюзик-холле, как тогда было принято говорить, «укрепили руководство». Пришел новый директор по фамилии Падва и объявил: мюзик-холл поставил себе задачей создание высшей формы эстрадно-циркового представления, то есть целого, объединенного сюжетом, спектакля. Забегая вперед, надо сказать, что Падва оказался прекрасным человеком, который действительно разбирался в том, чем ему пришлось руководить.

«Музыкальный магазин» Л. Утесова и И. Дунаевского стал первым подобным представлением. Утесов, обладавший энергией «перпетуум мобиле», приглашал авторов, искал конферансье, работал с художниками, репетировал. Привел из журнала «Крокодил» молодого стихотворца Василия Лебедева (позднее он добавил к своей фамилии слово «Кумач»).

Спектакль имел бешеный успех. Когда нарком просвещения Анатолий Луначарский снисходительно похвалил спектакль и «Теаджаз» Утесова, казалось, мюзик-холлам — жить, а новому советскому джазу — расти и процветать. И действительно, джазовые коллективы стали плодиться чуть ли не методом деления.

Не успели отгреметь аплодисменты в адрес «Музыкального магазина», как та же творческая группа приступила к новому проекту, как теперь модно выражаться. В качестве композитора привлекли Дмитрия Шостаковича. Утесов и Шульженко должны были исполнять главные роли. Коралли тоже участвовал в работе над спектаклем под названием «Условно убитый». Поговаривали, что трио молодых людей — Утесов, Дунаевский и Шостакович, а также примкнувший к ним директор мюзик-холла Падва не спали круглыми сутками. Днем шли репетиции новой постановки, вечером спектакли, а ночью (святое дело!) — преферанс. Однажды Дмитрий Дмитриевич проигрался, что называется, «до нитки». В те времена карточный долг был долгом чести. Как-то утром, когда артисты еще спали, Владимир Коралли

проснулся от трели телефонного звонка. На другом конце провода была мать Шостаковича — Софья Васильевна. Она путано объясняла, что ее сын проигрался и что срочно надо вернуть карточный долг. Денег в доме не было, и Софья Васильевна предлагала Коралли купить у них кабинетный рояль марки «Беккер» по сути за бесценок. Что Коралли не задумываясь и сделал, чем спас честь будущего великого композитора. Рояль этот из светло-коричневого дерева по сей день стоит в квартире сына Коралли-Шульженко — Игоря Владимировича Кемпера.

Директор мюзик-холл Падва раздавал интервью направо и налево, с гордостью рассказывая о новой постановке, куда привлечены были лучшие силы ленинградской эстрады. Особым предметом гордости был суперсовременный советский сюжет, который сразу определял разницу между «нашим» мюзик-холлом и «ихним», загнивающим. «Условно убитый» рассказывал об обороноспособности нашей страны, о связи фронта с тылом, о задачах Осоавиахима (для непосвященных — предшественник ДОСААФ. Расшифровывался следующим образом: Общество содействия обороне, авиационному и химическому строительству). Пьеса была написала Е. Рыссом и В. Воеводиным. Впоследствии они стали видными советскими писателями-сатириками. Ставил спектакль Н. В. Петров, в то время крупный театральный режиссер. Декорации и костюмы создавал Николай Павлович Акимов. Дмитрий Шостакович написал 40 (!) музыкальных номеров. Дунаевский осуществлял общее музыкальное руководство. Утесов отвечал за свой сверхпопулярный «Теаджаз». Весь Ленинград заклеили афишами, где можно было прочесть, что в спектакле будет «камуфляж и военные пляски, ликующие серафимы и расторопные подавальщицы». Кроме исполнителей главных ролей Леонида Утесова и Клавдии Шульженко зрители увидят также знаменитого куплетиста В. Коралли и любимца ленинградской публики С. Каюкова (в 30-е и 40-е Каюков был одним из самых популярных киноактеров).

Реклама была сделана по всем правилам современного шоу-бизнеса. Главных персонажей звали Степка Курочкин (Л. Утесов) и Маша Фунтикова (К. Шульженко). Авторы полагали, что фамилии персонажей невероятно смешны, и публика с ними была солидарна. Как впоследствии вспоминала Клавдия Шульженко, во время репетиций (а они продолжались ровно месяц) была замечательная атмосфера дружбы, взаимной приязни и невероятного энтузиазма. Впрочем, последним качеством, говоря уж без всякой иронии, была заражена вся страна.

Публике новый спектакль понравился. Умные критики, правда, задним числом — десятилетия спустя, находили в более позднем творчестве Шостаковича отголоски или развитие некоторых музыкальных тем, прозвучавших в «Условно убитом». Критика еще на волне «Музыкального магазина» вначале вяло похваливала новый спектакль. Это дало основание некоторым историкам совэстрады расценить «Условно убитого» как несомненный успех. Л. Утесов в своей книге «С песней по жизни» написал, что «Условно убитый» оказался провалом. Очевидно, главной причиной стало наивное драматургическое решение, стремление оперативно откликнуться на «злобу дня» и, спасая самую идею существования мюзик-холла, попытаться превратить своих врагов в своих друзей. Несмотря на суперсильный состав, затея провалилась. Так бывает и в спорте, скажем, в футболе: собираются, казалось, 11 самых сильных игроков и… проигрывают команде, которая явно слабее.

Искусство очень часто бывает жестоким и мстит за себя беспощадно. Особенно когда стараешься угодить власти, угодить тем, кто тебе платит, поступаясь своими принципами (при условии, если они существуют). История советской культуры — свидетельство тому. Но она, эта история, тем отличается, что мы хорошо все помним и почти ничему не учимся. Взять, скажем, день сегодняшний, когда до начала третьего тысячелетия остались считанные годы, Многие из нас поменяли знаки и стали громить прошлое, причем все подряд, без разбору, благо это делать совершенно безопасно и зачастую выгодно властям предержащим. Следовательно, хорошо оплачивается.

Однако вернемся к «Условно убитому». Одно очень важное событие произошло во время премьеры 2 октября 1931 года. О нем, правда, знал всего один человек. Шульженко поняла, что она беременна… И потому, когда пресса пришла в себя и стала громить спектакль, ей это было малоинтересно, потому что она вся была в ожидании материнского чуда.

Между тем атаки на спектакль носили нешуточный характер. И нужно было обладать большой выдержкой и мужественным характером, чтобы не сломаться после потока рецензий.