Клеопатра (др. перевод)
Шрифт:
Она выпила яд, бросила на пол кубок и какой-то миг стояла с широко раскрытыми глазами, как человек, встречающий Смерть. Потом Смерть пришла, и Хармиона, прекрасная египтянка, замертво упала на пол.
Я тихо подошел к Клеопатре и, пока никто меня не видел, сел рядом с ней на ложе и положил ее голову себе на колени, как много лет назад, той ночью, рядом с пирамидой, когда была осквернена гробница Менкаура. Затем я поцеловал ее холодный лоб и вышел из дома Смерти, отмщенный, но с болью в сердце.
– Эй, лекарь! – окликнул меня один из стражников, когда я проходил через ворота. – Что там, в мавзолее,
– Ничего там не происходит… Все уже произошло, – ответил я и пошел своей дорогой.
Едва выйдя в темноту, я услышал голоса и топот ног посланцев Октавиана.
Я быстро пришел домой и увидел Атуа, ждущую меня у ворот. Она провела меня в дальнюю комнату и затворила двери.
– Свершилось? – спросила она, повернув ко мне изборожденное морщинами лицо, ее седые, белые, как соль, волосы блестели в лучах светильника. – Но зачем же я спрашиваю? Я ведь и так знаю, что все кончено!
– Да, все закончилось. И закончилось хорошо, старая женщина. Все мертвы! Клеопатра, Ирас, Хармиона… Все, кроме меня. Я один остался жить.
Старуха распрямила плечи и воскликнула:
– Теперь позволь и мне уйти с миром. Я увидела смерть твоих врагов и врагов Кемета. Ла-ла! Значит, не напрасно я прожила больше положенных человеку лет. Мои желания исполнились: я собрала росу Смерти, и твои враги испили мой сбор! Поникло надменное чело! С него упала корона! Позор Кемета обратился в прах! Ах, как бы я хотела видеть смерть этой распутницы!
– Прекрати, женщина! Прекрати! Мертвые отправляются к мертвым. Они попадают в царство Осириса, и вечное безмолвие запечатывает их уста. Не надо оскорблять великих после их смерти. Теперь собирайся. Нам надо спешить. Мы вернемся в Абидос, чтобы все закончить.
– Возвращайся, Гармахис… Возвращайся, а я уже не стану сопровождать тебя. Я не могла позволить своей жизни оборваться раньше. Лишь ради этого часа я задержалась на этой земле. Теперь же я развяжу узел, который держит мою жизнь, и освобожу свой дух! Прощай, принц, моя дорога жизни пройдена. Гармахис, я любила тебя с колыбели, когда ты был еще совсем маленьким, и до сих пор люблю с той же нежностью. Но в этом мире я больше не могу делить с тобой горе и радость. Я прожила свое. Мои силы иссякли. Осирис, прими мою душу! – Ее дрожащие ноги подкосились, и она упала на пол.
Я бросился к ней, поднял ее голову, но она уже была мертва. Я остался один во всем мире, без единого друга, который мог бы поддержать меня!
Потом я беспрепятственно вышел из своего дома, ибо в городе царило смятение, добрался до гавани, сел на приготовленное заранее судно и отплыл из Александрии. На восьмой день я сошел на берег и пошел пешком через возделанные поля к священному храму Абидоса. В храме божественного Сети, как мне было известно, недавно возобновилось служение богам – Хармиона убедила Клеопатру отменить запрет и вернуть храму земли, которые когда-то отняла. Клеопатра послушалась ее совета, хотя сокровища оставила себе. Храм подвергся очищению, и сейчас, в пору чествования Исиды, все верховные жрецы древних храмов Египта собрались, чтобы отпраздновать возвращение богов в их священную обитель.
Я вошел в город. Было это на седьмой день празднеств в честь Исиды.
А потом, когда священное песнопение стихло, как только величественный Ра скрылся за горизонтом, верховный жрец, как прежде, взял каменное изваяние воскресшего бога и высоко поднял над толпой.
С радостными криками: «Осирис! Надежда наша! Осирис! Осирис!» – люди стали рвать на груди и сбрасывать с себя черные балахоны, обнажая белые одежды, и все как один склонились перед богом.
Потом все разошлись по домам праздновать, и я один остался во дворе храма.
Через какое-то время ко мне подошел жрец и спросил, что за дело привело меня сюда. Я ответил, что прибыл из Александрии, и сказал, что хочу, чтобы меня представили совету верховных жрецов, ибо я знаю, что верховные жрецы собрались здесь для обсуждения вестей о событиях, которые произошли в Александрии.
Выслушав меня, он ушел, и верховные жрецы, узнав, откуда я прибыл, велели мне явиться в Зал Колонн. Туда меня и провели. Было уже темно, поэтому между огромными колоннами были расставлены светильники, так же, как в ту ночь, когда меня провозгласили фараоном Верхнего и Нижнего Египта. Как и тогда, передо мной на выставленных в ряд резных креслах сидели духовные владыки и совещались. Все было точно как прежде. Те же холодные лики фараонов и богов взирали на меня теми же пустыми глазами с не подвластных времени стен. Более того, среди собравшихся было пять предводителей великого заговора, которые присутствовали на моей коронации. Это были единственные заговорщики, которым удалось избежать мести Клеопатры и рук безжалостного Времени.
Я встал на то же самое место, где стоял, когда меня короновали фараоном, и с горечью в сердце, описать которую невозможно, приготовился к последнему, окончательному бесчестию, когда презрение достойнейших граждан Египта должно испепелить меня.
– Да это же лекарь Олимпий, – сказал кто-то из верховных жрецов. – Тот самый, который жил отшельником в гробнице фараона у Тапе. Он с некоторых пор состоял при дворе Клеопатры. Поведай нам, лекарь, действительно ли Клеопатра приняла смерть от собственной руки?
– Да, духовные владыки, я – лекарь, и Клеопатра умерла, но не от собственной, а от моей руки.
– От твоей руки? Как это может быть? Хотя, как бы ни умерла эта порочная распутница, она мертва, и это хорошо.
– Выслушайте меня, владыки, и я все вам расскажу, ибо для этого я и прибыл к вам сюда. Среди вас, быть может, есть те (мне кажется, я узнаю некоторые лица), кто почти одиннадцать лет назад был в этом зале на тайной коронации Гармахиса, провозглашенного фараоном Кемета?