Клеопатра
Шрифт:
— Теперь я тебе покажу. Смотри сюда.
Он приподнялся на цыпочки и показал дупло в стволе дерева. Там свила гнездо пара зябликов и вывела пятерых птенчиков, которые широко разевали желтые рты, задирая кверху свои безобразные головы.
— Какая прелесть, а! — воскликнул царевич. — А посмотри-ка, что будет, когда прилетят отец и мать и станут их кормить.
Прекрасное личико ребенка сияло, и Хармиона нежно поцеловала его. Но в ту же минуту ей вспомнились заклеванные до смерти птенцы ласточек на адмиральском корабле, и кровь застыла в ее жилах.
В эту минуту послышались звонкие детские голоса, звавшие Александра. Мальчик нахмурился и сказал смущенно:
— Я показывал тебе гнездо и совсем забыл о наших делах. Агата заснула, а Смердис ушел, так что мы остались одни. Тогда они
С этими словами он снова потащил за собой Хармиону. Близнецы и маленькая Иотапе, сверстница шестилетнего Александра, называвшего ее своей невестой, дочь индийского царя, обрученная с мальчиком после парфянской войны и содержавшаяся при дворе Клеопатры в качестве заложницы, встретили их радостными восклицаниями. Хармиона знала их всех, кроме мидиянки, с самого рождения, и все они любили ее.
Они с горделивой радостью показывали ей свое творение, в самом деле довольно удачное. Работали они над ним уже несколько недель, позабыв ради него сад со всеми его редкостями. С особенной гордостью показывали они две доски, которые Гелиос выловил из моря с помощью Александра, и замок на воротах, который им удалось стащить от какой-то старой двери. Селена сама вышила занавес для дверей. Теперь они возились над устройством очага.
Хармиона хвалила их искусство, пока они наперебой рассказывали ей о трудностях, которые пришлось преодолеть. Наивная радость светилась в их глазах, и в своем увлечении они даже не заметили приближение человека, который ошеломил их восклицанием:
— Полно вам возиться с этой скучной работой, ваши высочества! И без того потратили на нее слишком много времени.
Затем он обратился извиняющимся тоном к царице, которая стояла подле него:
— Забава эта может показаться неподходящей, но она доставляла их высочествам столько удовольствия, что я допустил ее. Впрочем, если вашему величеству угодно запретить…
— Пусть себе забавляются, — перебила царица; а дети, лишь только увидели мать, кинулись к ней и уцепились за нее без всякого страха, уверяя, что этот дом для них дороже всего сада.
— Это, пожалуй, уже слишком, — заметил придворный Эвфронион, пожилой человек с умным и добродушным лицом. — Не мешает подумать, сколько еще нужно учиться, чтобы в день рождения ее величества не ударить в грязь лицом.
Но дети хором просили позволить им выстроить еще стойло и добились-таки позволения.
Когда, наконец, Эвфронион хотел увести детей, царственная мать удержала их, сказав:
— А если бы я подарила вам вместо сада кусок земли, простое поле, вроде тех, где работают крестьяне, и разрешила бы вам после учения работать и строить сколько хотите?
Восторженный крик был ответом на эти слова, и только малютка Иотапе сказала задумчиво:
— Тогда я непременно возьму с собой куклу. Только одну старшую Атоссу. У нее не хватает одной руки, но я люблю ее больше всех.
— Бери что хочешь, — воскликнул Гелиос, притягивая к себе Александра, чтобы показать, что они, мужчины, стоят за одно. — Мама, только дай нам землю и позволь работать!
— Посмотрим, — сказала Клеопатра. — Быть может, ты и прав, Эвфронион… Но мы поговорим об этом после, в свободное время.
Эвфронион удалился с детьми, которые долго еще оборачивались, кивая и крича матери.
Когда они исчезли за деревьями, Хармиона воскликнула:
— Как бы ни омрачилось небо, но пока они остаются, солнечный свет еще не совсем померк для тебя!
— Если бы, — прибавила царица, — если бы мысль о них не соединялась с другой мыслью, которая еще усиливает тьму. Ты знаешь, какие вести принес нам этот ужасный день?
— Все знаю! — отвечала Хармиона с глубоким вздохом.
— Стало быть, знаешь, что мы стоим на краю пропасти, которая готова поглотить и их, их, Хармиона, их!
При этом она всхлипнула и, обвив руками шею своей подруги, прижалась к ее груди, как ребенок, ищущий утешения. Потом, подняв свое заплаканное лицо, тихо сказала:
— О Хармиона, я нуждаюсь в любви, как никто! Вот мне уже легче стало на твоей груди.
— Она твоя, прижмись к ней, когда тебе будет грустно… до конца! — воскликнула Хармиона с глубоким волнением.
— До конца, — повторила царица, отирая слезы. — Он начался с сегодняшнего дня. Ты знаешь, что на меня обрушилось? Сухопутное войско уничтожено, измена Ирода и Пикария; великодушное доверчивое сердце Антония растерзано этой позорной изменой, его дух омрачен, устройство канала — последняя надежда! — не может состояться, как известил меня Горгий… Я была подавлена всеми этими несчастьями, а тут явился Александр и потащил меня к гнезду. Из-за него он забыл обо всем остальном. Это навело меня на новые мысли, а тут еще домик, выстроенный детьми. Все это заставило меня оглянуться на свою прошлую жизнь, вплоть до того времени, когда я воспитывалась в доме твоего отца… Я… дети… Как различно устраивается наша жизнь. Они начали с того, к чему я стремилась с детства. Мое детство началось среди междоусобных распрей из-за изгнания отца и смерти матери, на краю пропасти. Близнецы — им по десять лет — скоро расстанутся с детством, и для них начинается такая же, полная страданий, жизнь, после всех удовольствий, которыми они окружены и которых я не знала. Я могла только мечтать о том, чем они пользуются на каждом шагу. Как часто поверяла я тебе блистательные видения, посещавшие мою душу. Ты охотно следовала за мной в сказочный мир моих грез. А я… Эти мечты преследовали меня всю жизнь. На престоле, среди блеска и могущества, они являлись мне снова и снова. Средства осуществить их были в моем распоряжении, и когда я встретилась с ним, чья жизнь сама по себе сбывшийся сон, то вспомнила о детских грезах и осуществила их на деле. Чудеса, которыми я разнообразила жизнь моего возлюбленного, — все это грезы моего детства, принявшие вещественную форму. Этот сад — образ того существования, к которому я тщетно стремилась. Все, что услаждает чувства, собрано на этом клочке земли. А между тем я училась довольствоваться немногим в доме твоего отца и мечтала когда-то о душевном спокойствии. Где оно — спокойствие, наше высшее благо? Из-за меня утратили его и вы… Но дети!.. Они начали жизнь в этой обстановке, и вот я вижу, что их собственный здравый смысл заставляет стремиться прочь от этой ослепительной пестроты, одуряющих благоуханий, оглушительного шума и пения. Они мечтают о клочке земли, на котором проходит жизнь трудящегося человека. Мальчик отказывается от суеты, предпочитая деятельную жизнь. Девочка следует его примеру и держится только за куклу, в которой видит живое дитя, следуя материнским инстинктам, вложенным в нее природой. И то, к чему так страстно стремятся их сердца, вполне соответствует их натуре. Когда мне было десять лет, мои стремления приняли уже совершенно определенный характер. Они еще слепо стремятся к целям, которые возникают перед ними. Пусть же они вернутся к тому, с чего начала их мать и чему она обязана всем хорошим, что в ней еще осталось! Пусть они живут в эпикурейском саду, старом ли, что в Канопе, или новом, все равно. То, о чем грезила их мать и что она пыталась осуществить с расточительностью, часто безумной, — все это окружало их со дня рождения, и все это им приелось. Вступив в жизнь, они будут презирать то, что раздражает и одурманивает чувства. Они не перестанут стремиться к безболезненному душевному спокойствию, если только у них будет мудрый руководитель, который оградит их от опасностей, коренящихся в учении Эпикура именно для юношества. Я нашла такого руководителя, и ты отнесешься к нему с доверием, потому что это твой брат, Архибий.
— Он? — с изумлением спросила Хармиона.
— Да, он. Он вырос в эпикурейском саду и нашел в жизни и философии опору, которая помогает ему сохранить душевное спокойствие среди всех превратностей жизни, он любит мать и привязан к детям, которые тоже платят ему любовью и искренним доверием. Я бы желала поручить детей его попечению, и если он согласится исполнить желание несчастнейшей из женщин, я спокойно встречу конец. Он близок. Я чувствую, я знаю это. Горгий уже работает над проектом моего надгробного памятника.