Клеопатра
Шрифт:
Дион, напротив, ни на минуту не утрачивал ясности и самообладания, как будто жизнь оборачивалась к нему самой лучшей стороной. А между тем он узнал, что на его имущество был наложен арест, и только благодаря влиянию Архибия и дяди оно не было отобрано в казну. Но теперь он ничего не боялся.
Величайшее счастье, какое бессмертные могут послать людям, ожидалось на острове. Женщины хлопотали над приготовлениями к важному событию.
Пирр привез из города жертвенник и мраморную статую Илифии, богини родов, которую римляне называли Луциной. Эти священные предметы передала ему Анукис от имени Хармионы. При
Статуя и жертвенник были поставлены вместе с другими священными предметами, и Барина, так же как другие женщины, частенько орошала его маслом.
Дион дал обет выстроить богине храмы на острове и в городе, если она будет милостива к его молодой жене.
В знойный июньский день рыбак привез на остров Елену, внучку Дидима, и Хлориду, няньку Диона, верную помощницу его матери, присматривавшую за рабынями в их доме.
Барина встретила сестру с распростертыми объятиями. Их мать не приехала только потому, что ее исчезновение могло возбудить подозрение сыщиков. Действительно, они не дремали. Марк Антоний по-прежнему разыскивал певицу. Филострат сулил два таланта награды тому, кто задержит Диона, так что шпионы постоянно следили за дворцом изгнанника и домом Береники.
По-видимому, Елена не так легко переносила одиночество, как Барина. Она относилась к сестре с искренней нежностью, но частенько задумывалась, а по вечерам уходила на южный берег острова и смотрела на город, где остались ее родные.
Прошло восемь дней со времени ее приезда, но она не могла привыкнуть к одиночеству, напротив, ее тоска, по-видимому, усилилась. Теперь она уходила на берег не только по вечерам, но и в знойный полдень. Она очень любила стариков.
Впрочем, предположение Диона, будто слезы, появлявшиеся иногда на глазах Елены, вызваны грустью не о родных, а о некоем более молодом жителе города, по-видимому, имело основание, так как однажды перед домом послышались веселые голоса, громкий, добродушный смех, и Дион, встрепенувшись, крикнул жене:
— Так смеяться может только Горгий, когда с ним приключится что-нибудь особенное.
С этими словами он поспешил к двери, но, несмотря на яркий лунный свет, не увидел за дверями никого, кроме Пирра, направлявшегося к берегу.
Но у Диона был чуткий слух. Вскоре ему послышались голоса из-за дома. Он тихонько направился туда, заглянул за угол, остановился в изумлении и минуту спустя воскликнул:
— Милости просим, Горгий. Заходи позднее. Я вам не буду мешать.
Затем, вернувшись к жене, шепнул ей на ухо:
— Сейчас видел Елену; выплакивает свою тоску по дедушке и бабушке на груди Горгия, — хлопнул в ладоши и прибавил смеясь: — В этой пустыне совсем разучишься жить с людьми. Ну можно ли смущать влюбленную парочку при первом свидании? Впрочем, Горгий тоже застал нас в Александрии при подобных обстоятельствах, так что я только отплатил ему той же монетой.
Архитектор вошел в комнату рука об руку со своей возлюбленной. Он страшно скучал по Елене и на восьмой день почувствовал, что жить без нее ему решительно невозможно. Теперь он мог добиваться ее руки; тем более что отношение его к Клеопатре изменилось уже на третий день после отъезда Елены. В присутствии Клеопатры образ Елены манил его еще сильнее, чем образ несравненной царицы в присутствии внучки Дидима в прежнее время. Такой тоски, какая одолевала его в последние дни, он никогда еще не испытывал.
XXII
На этот раз Горгий недолго оставался на Змеином острове, так как постройка гробницы шла днем и ночью.
В нижнем этаже заканчивалось внутреннее убранство, верхний быстро подвигался к завершению. Но и в подвалах еще оставалось много работы. Все в этом здании должно было поражать взоры. Мозаисты, украшавшие пол в большом зале, превзошли самих себя. Барельефы на стенах были чудом искусства.
Октавиан уже приближался к Пелусию, и если бы даже Селевк, начальник гарнизона, сумел отстоять крепость, то все же часть римского войска могла через несколько дней явиться в Александрию.
Впрочем, для приема врагов готовилось сильное войско.
Флот превышал численностью римский, конница могла бы привести в восторг знатока. Антоний возлагал большие надежды на воинов, которые служили под его командой в лучшие дни, знали его щедрость и великодушие и вряд ли могли забыть о том славном времени, когда он весело и бодро делил с ними труды и лишения.
Елена осталась на острове, и ее тоска по старикам значительно уменьшилась. Очевидно, ей начинала нравиться уединенная жизнь.
Напротив, молодого супруга томило беспокойство. Он скрывал это от женщин. Старый Пирр с трудом удерживал его от поездки в город, грозившей погубить все плоды его вынужденного одиночества и лишений. Уже не раз Дион собирался уехать со своей женой куда-нибудь в Сирию или Грецию, но важные соображения удерживали его от этого шага. Опаснее всего было то, что ни один корабль не выходил из гавани без тщательного осмотра.
Бодрость духа, всегда отличавшая Диона, уступила место лихорадочному беспокойству; а его верный старый друг тоже утратил душевное спокойствие, так как флот, в котором служили его сыновья, должен был скоро встретиться с флотом Октавиана.
Однажды он вернулся из города в глубоком волнении: Пелусий сдался.
Но никто не встретил старика на острове.
Что же случилось?
Уж не открыто ли убежище беглецов, и не увезли ли их вместе с семьей Пирра в город, в тюрьму?
Бледный как смерть, но сохраняя присутствие духа, он направился к жилищу. Диону и его отцу он был обязан высшим благом — свободой, а также и всем своим достоянием. Но если его опасения не напрасны, он останется одиноким, жалким нищим. Что же, если даже придется пожертвовать всем для того, кому он был всем обязан, Пирр сумеет покориться судьбе.
Было еще светло.
Никто не вышел ему навстречу; только огромный сторожевой пес Аргус бросился к хозяину с веселым лаем.
Пирр уже хотел взяться за ручку двери, когда она распахнулась настежь.
Дион увидел старика и, веселый, счастливый, упоенный радостью, ниспосланной ему в этот день, кинулся на шею своему другу, восклицая:
— Мальчик, и какой чудесный мальчик! Мы назовем его Пирром.
Светлые слезы покатились по щекам и седой бороде рыбака. Жена подошла к нему, приложив палец к губам, и он шепнул ей на ухо: