Шрифт:
Пролог
– Клеточка! – бабуля как всегда ласково окликнула внучку, – в школу пора!
– Иду! – Секлетинья Марковна Трауб подхватила рюкзачок с учебниками, поправила перед зеркалом высокий хвост и вышла на площадку перед домом.
Денек обещал быть жарким. Хорошо, что уже можно надеть босоножки и не таскать с собой куртку. Девушка поправила солнечные очки и двинулась по дорожке к выходу с участка. Вдруг ворота, которые открывались только с пульта заскрипели и отодвинулись в сторону. Клеточка остановилась, удивленно глядя на открывающуюся улицу. Там стоял мотоцикл, а на нем сидел парень
– Ты Секлетинья? – насмешливо и грубо спросил он.
– Я, – неуверенно ответила девушка.
– Скажи бабке, чтобы перестала с Каменскими заигрывать, иначе я перестану все это оплачивать! – заявив это, парень напялил шлем и унесся прочь, гудя мотором.
С красивой застекленной веранды выглянула бабушка:
– Клеточка, что случилось?
– Бабуль, тут байкер заезжал, ворота как-то открыл и сказал… Девушка сбивчиво передала слова незнакомца и удивилась тому, как побледнела бабушка. Бросив школьную сумку Секлетинья подхватила бабулю под руку и завела на веранду, принесла холодный сок из холодильника и лекарства. Даже порывалась вызвать скорую, но Маргарина Александровна не разрешила.
– Сядь, Клеточка, – попросила она.
– Ба, кто это был? – сердито спросила внучка.
Она очень любит бабушку и не позволит всяким байкерам огорчать ее!
– Судя по всему это Марк, твой отец, – со вздохом призналась Маргарита Александровна.
Глава 1
Разве могла представить мама, что ее единственная дочь забеременеет в шестнадцать лет? Да еще от одноклассника?
– Состава преступления нет, – сказал ей унылый следователь, когда она притащила упирающуюся Милену в полицию.
– Что же делать? – растерялась Маргарита Александровна. Нет будь все немного иначе, она бы знала, что делать. Но гастроли, бенефис, дочь уже большая и часто оставалась одна, вот и проморгала она беременность. Заметила, когда ни один врач уже не брался делать аборт. А мальчишка этот, Марк еще и хорохорился – это наш ребенок, мы будем его рожать! Сопляк, прости Господи, из нищей семейки! Как только сумел зацепить ее девочку?
– Жените, пока жениться хотят, – хмыкнул мужчина, – да внука воспитывайте.
Маргарита тогда фыркнула, утащила Мильку домой, отругала, а потом все же написала заявление в ЗАГС и справку о семимесячной беременности приложила. Свадьбу, конечно, отмечать никто не стал – расписали их по-быстрому, запретив даже целоваться, и растащили по домам. Только мальчишка этот все равно к Милене лез. Веники сорняков придорожных таскал, в окно по трубе забирался, по телефону часами с ней трындел, отговариваясь тем, что объясняет школьные задания.
Может она, Маргарита и оттаяла бы со временем, приняла парня примаком в дом. Настойчивый оказался, да и Милька по нему сохла. Да только не сложилось. Не зря старая подружка – заведующая женской консультацией так хмурилась и все норовила Милену в больницу уложить. И бедра узкие ей не нравились и то, что вес она за беременность не набрала почти, и ребенок маленький слишком и…
Кровотечение открылось внезапно, ночью. Скорая ехала долгих двадцать минут, за которые от Милены остались только огромные голубые глаза на побледневшем, как полотно лице. Ребенка спасли, а молодую мать не сумели. Когда Маргарите Александровне вынесли крохотный сверточек в пестрой байковой пеленке, она заплакала, и прижала кроху к себе.
Марк стоял рядом. Тощий, нескладный, ему дочку даже подержать не дали, да и Мильку не показали, сказали, что умерла и все. Тогда, наверное, Маргарита и озлобилась на него, такого несуразного. Много она ему наговорила, и смерть дочери припомнила, и внучку едва живую, и свою карьеру загубленную. А тот зубы стиснул и ушел.
Лет пять о нем ни слуху, ни духу не было. Маргарита ушла из театра. Стала давать уроки сценической речи на дому, чтобы не расставаться с Клеточкой. Вот ведь «удружила» внучке бабушка. Пришла ее регистрировать, да и назвала Секлетинья, так мол известную игуменью звали. Не хотелось Маргарите тогда, чтобы внучка с мужчинами водилась. Больно ей было вспоминать погибшую дочь и Марка. Потом, конечно, пожалела, да дело было сделано.
А через пять лет на имя Секлетиньи начали приходить денежные переводы. Поначалу суммы были небольшие, по нескольку тысяч, потом больше. И если первые годы Маргарита гордо складывала деньги на счет внучки, то вот последние лет пять эти суммы изрядно им помогали. Хорошая школа, качественная одежда, загородный дом в элитном поселке – все это стоило немало, а на былой известности далеко не уедешь.
Хотелось дать внучке лучшее – занятия музыкой и языками, танцы, для формирования осанки и пластики, походы на выставки. Маргарита Александровна вкладывалась во внучку, но при этом думала о том, что она уже не молода, а девочке нужен надежный тыл.
Предложение Каменского – известного в городе бизнесмена удивило ее и напугало. Тот действовал издалека – позвонил, обсудить грядущий школьный выпускной. Потом пригласил на прогулку, сделал несколько уместных комплиментов ее творчеству. Вспомнил, как ему понравились спектакли с Маргаритой Александровной в главной роли. А потом мягко перешел к сути дела:
– Маргарита Александровна, я вижу, внучка ваша подросла. Такая красавица стала! И умница!
Старая актриса плохую игру видела сразу, но решила выслушать Каменского – мужчины порой обидчивы, а с этим типом лучше дружить.
– И мой Егор вымахал, – все тем же сладким тоном продолжал Глеб Павлович, – собирается в экономический поступать…
Женщина мерно кивала, мысленно поторапливая вальяжного бизнесмена.
– Он мне недавно признался, что нравится ему ваша Секлетинья, – снизив тон, почти интимно сообщил вдруг Каменский, – умница, красавица, воспитание отличное, и к экзаменам готовится день и ночь. Мы с Натальей моей подумали – а может детей поближе свести? Вдруг и сладится у них что хорошее? С деньгами проблем нет, даже если и родят вдруг…
Маргариту Александровну перекосило. Вспомнила Милену – такую же, как Клеточка, хрупкую, тонкую. Однако обрывать сладкие речи она поостереглась. Каменский не простой человек, может жизнь испортить и бабушке, и внучке. В чем его интерес она догадалась, но виду не подала. Помялась, словно сомневаясь, а потом таким же доверительным шепотом сказала:
– Глеб Павлович, сейчас у детей большой стресс, экзамены, поступление, если еще и отношения добавятся, боюсь, оба не выдержат. Давайте уж до осени погодим, а там и поглядим.