Клеймо
Шрифт:
– Позвоните в газету, пусть напечатают опровержение! – поспешно вступается мама. – Это, несомненно, ошибка. Я своих дочерей еще не разучилась различать: на фотографии не Селестина.
Но Мэри Мэй и слушать не желает.
– Ты проведешь под домашним арестом полную неделю, начиная с понедельника. После школы немедленно возвращаешься домой и больше не выходишь. – Она заполнила бумагу с предписанием, положила ее поверх газеты и вышла.
– Ненавижу ее! – шепчу я, глядя, как отъезжает автомобиль моей домомучительницы.
Мама шикает на меня,
– Просто дура в клоунском костюме! – фыркает Джунипер.
– Нет, нет, нет! – Мама хватает Джунипер за плечи, смотрит ей прямо в глаза. Потом, сообразив, что этой вспышкой ярости напугала нас обеих, мама вздыхает, усаживает нас обеих за кухонный столик и говорит: – Девочки, будьте благоразумны. Вы считаете ее злобной придирой, но Мэри Мэй ценят чуть ли не выше всех стражей, и знаете почему?
– Почему? – не утерпела Джунипер.
– Она донесла на свою сестру, как только был создан Трибунал. Семья отвернулась от нее, и она сдала их всех. Отца, сестер и брата – какие-то нарушения в семейном бизнесе. Все до одного были арестованы, осуждены и заклеймены.
– Как! – задыхаюсь я. – Своих же родных?
– Вы видите женщину в клоунском костюме, а она смертельно опасна. Не хотелось бы выяснять, как далеко она способна зайти.
Я сглатываю, киваю. Может, мне еще и радоваться надо, легко отделалась. Неделя домашнего ареста – не самое страшное наказание, к тому же начинается она с понедельника, а значит, завтра я еще попаду на день рождения к Логану. Этого праздника я жду с нетерпением. Вот только искать Кэррика я тогда уже не смогу, а надо во что бы то ни стало найти его прежде, чем еще кто-нибудь исчезнет по воле судьи Кревана.
21
– Так вы поговорили со стражами? – спросила я Пиа, впиваясь зубами в яблоко.
Откликнувшись на мой настойчивый призыв, Пиа примчалась к нам в пятницу спозаранку. Я слышала в доме движение, все собирались – кто в школу, кто на работу, одна я никуда не спешила: директор позвонил и предупредил, что из-за реакции на статью Пиа Ванг мне придется сидеть дома, пока он не придумает какое-то решение. Они своего добились, они использовали эту статью, чтобы выжить меня из школы, – уверена, это придумал Креван. Меня убирают из школы, и теперь Арт вернется. Вот только его надо сначала найти.
Пиа в кои-то веки одета неформально: джинсы, туфли-лодочки, хлопчатобумажная футболка – непривычно видеть ее такой. Почти что похожа на человека.
– Я попросила связать меня с Тиной, Джун, Барком, Фунаром и Тони, со всеми, кого ты назвала, – ответила она.
– Отлично! – воскликнула я. – Значит, они смогут подтвердить мои показания?
– Их там нет, – тихо ответила она. – Все уволились из замка. Но ты это и так знаешь. Ты вчера ездила в замок, чтобы поговорить с ними.
Я пожимаю плечами, снова кусая яблоко.
– Может, да, а может, нет. Сами понимаете, каково мне теперь: не осталось никаких доказательств, что Креван приказал поставить шестое Клеймо.
Она вздрагивает,
– Моих родных выгнали заранее, стражей уволили, мистер Берри вдруг отправился в незапланированный отпуск и не появлялся в Трибунале уже две недели, на звонки не отвечает. Все куда-то пропали. Похоже, кто-то очень не хочет, чтобы кто-нибудь из присутствовавших на Клеймении заговорил. Прямо заговор какой-то. Ой, что я говорю! – Я преувеличенно вздыхаю, насмехаясь.
Все это Пиа явно неприятно, она застыла в кресле, сидит очень тихо и размышляет. Можно подумать, мне это нравится, однако я лучше владею своими чувствами. Ведь получается, Креван в самом деле старается скрыть, что он со мной сделал, он убирает свидетелей, и я отнюдь не в безопасности.
– Никаких записей в личных делах стражей, – говорит вдруг Пиа. – У них нет ни провинностей, ни нареканий. Ни намека, что их собирались уволить. Бюджет не сокращали. Их контракты не истекли. И вдруг, внезапно, они ушли. Пятеро в один день. На следующий день после Клеймения. Насколько я понимаю, сейчас они нигде не работают. Я позвонила Тине домой. Она не взяла трубку. У нее есть дочь, может быть, она что-то знает. Завтра я поеду к ней.
– Выходит, вы мне поверили? – с тревогой уточняю я.
– Нет, я вовсе не говорю, будто поверила! – поспешно возражает она. – То есть… не знаю, но я должна все проверить, прежде чем… Ведь это очень серьезное обвинение, и если он в самом деле так поступил, то…
– То что?
– Ну, тогда… – вздыхает она. – Тогда многое окажется под вопросом.
– Сама система окажется под вопросом, – говорю я.
– Несправедливое обращение в камере Клеймения еще не доказывает, что ты не заслужила Клейма, Селестина.
Я молча вытаращила глаза. Ее не переспоришь.
– Но это означает, что он сам заслуживает Клейма. А что произойдет, если во главе Трибунала окажется порочный человек?
Она притихла. Потом сменила тему:
– Я слышала, тебя не пускают в школу.
Я почувствовала прилив гнева.
– Из-за вашей статьи с фотографией моей сестры.
По ее виноватому лицу я поняла, что статья была заказной. Но я увидела кое-что еще: кажется – вот уж не подумала бы – эта женщина не вовсе лишена совести.
– Разве дома не лучше? – спросила она. – В школе ты была единственной с Клеймом, это ведь тяжело.
– Пытаетесь убедить себя, будто оказали мне услугу? Не старайтесь, это неправда. Я хочу учиться в школе. Это мое право.
Она растеряна, снова пытается что-то сообразить:
– Каково человеку с Клеймом в школе? Единственной ученице с Клеймом?
В этом вопросе я не вижу подвоха: никогда прежде она не спрашивала, каково мне, что я чувствую, ведь читателям газет не рассказывают о чувствах Заклейменных, а если что-то об этом и пишут, то лишь ради устрашения.