Клинки Ойкумены

Олди Генри Лайон

Сигнал к сбору пришел на следующий день. Гиль Фриш прибыл на место вторым. Последние два с половиной километра он прошел пешком, отпустив наземное такси.

– Привет, – махнул ему рукой рыжий невропаст.

Фриш кивнул.

Имен они по традиции не называли – даже когда рядом не было посторонних. Фриш уселся возле рыжего на серый валун, нагретый за день солнцем. Вечерело. Лиловый закат заливал горизонт флуоресцентными чернилами. Ветер, сухой и теплый, нес горький аромат полевых трав.

Какое-то время оба молчали.

– Разрулили ситуацию? – спросил рыжий.

Нюансы коллантариям были неизвестны. Но о том, что «левый» рейс не остался без последствий,

знали все.

– Нет.

– Тогда почему нас выдернули? Мы же спалимся!

– Центр принял все меры предосторожности. Риск увеличился на ноль четыре процента. Это не страшно.

– Если так, тогда нормально…

Начали собираться остальные.

– Привет!

– Снова в деле?

– Нет, чтобы я еще раз с леваком связался…

– А правда, что полуторная ставка?

– Правда.

– Зашибись!

– Большую шишку везем?

– А когда мы малых возили?

– В прошлый раз.

– Не напоминай…

Аэромоб приземлился метрах в двухстах. Из него выскочили четверо с оружием – охрана; следом возник человек в штатском. Сунулся в салон, помог выбраться грузному мужчине. Генерал-президента Фриш узнал по снимку в вирте: красное одутловатое лицо, мешки под глазами.

– Это вы, что ли… – начал он, подойдя.

– Вы хотите попасть на Карассу? – перебил беглеца координатор.

Когда надо, помпилианец умел быть кратким и жестким, как любой представитель его расы. Генерал-президент замер – он не привык, чтобы с ним так разговаривали.

– Да.

– Скажите своим, чтобы улетали. При них мы не будем стартовать.

Генерал-президент набрал в грудь воздуха – и вдруг сдулся, выдохнув. Суетливо полез за пазуху, извлек коммуникатор:

– Все в порядке. Улетайте.

Охрана вернулась в аэромоб. Генерал-президенту следовало удирать с Алайны месяц назад, когда народные волнения стали перерастать в революцию. Помешала жадность: весь этот месяц диктатор переводил активы – свои и государственные – в банки на других планетах. Целые космические караваны вывозили то, что не удалось превратить в бесчисленные единицы и нули банковских счетов. Генерал-президент собирался покинуть планету с последним караваном и не успел: космопорт захватили раньше. Нейтральная страна-сосед, куда он перебрался в итоге, энергично размышляла: травануть опасного беженца грибами или продать революционерам, уже приплясывающим возле заготовленного эшафота? Космопорта у нейтралов не было. Местные ВКС перешли на сторону восставших, худо-бедно контролируя околопланетное пространство. Тут и объявился Лука Шармаль с заманчивым, а главное, крайне своевременным предложением.

Аэромоб растворился в темнеющем небе, уйдя за пределы видимости.

– Итак, вы намерены лететь с нами на Карассу?

– Да! Вы что, оглохли?

– И все же вам придется повторить это еще раз. Вы хотите добраться до Карассы?

– Да, черт побери!

– Отлично. Мы отправляемся.

Лука Шармаль считал идеально. Но идеалы спорны, а в любом правиле бывают исключения. «Все предусмотреть невозможно,» – тремя минутами позже, выйдя в большое тело колланта, подумал Гиль Фриш.

Если гематрам известен страх, мар Фриш испугался.

VI

Тропа круто взбиралась в гору.

Взгляд цеплялся за острые сколы вулканического стекла, буро-красный туф, похожий на окаменевшие сгустки крови, за черные обломки базальта и магнетита. Требовалось усилие, чтобы смотреть не перед собой, а под ноги. Казалось, бес просто вынуждает тебя отвлечься, заглядеться и подвернуть ногу.

На долю секунды Диего представилось, что он уже умер, что его бесплотный дух блуждает в здешнем аду, обреченный на вечные скитания. Мигом позже он ощутил колотье в боку, нарастающую усталость в мышцах ног, едкие капли пота, стекающие по разгоряченному лицу – и ощущение бестелесности исчезло.

Я взял слишком высокий темп, подумал маэстро. Слишком высокий. Так недолго и надорваться. Он не знал, о чем думает на самом деле – об утренней пробежке или о собственной жизни.

До начала второго тура оставалось чуть меньше трех часов. Вполне достаточно, чтобы завершить пробежку, принять душ, переодеться – и вместе с мар Даханом выдвинуться в спорткомплекс. Диего бежал один – перед выступлениями спортсмены бегали на крохотном стадиончике, заключенном в кольцо жилых гостиничных зданий, или вообще пренебрегали полноценным утренним моционом, ограничиваясь легкой разминкой. Ну да, им главное – завоевать кубок. Для такой великой цели не обязательно истязать себя без перерыва, распределяя силы разумно и целесообразно. Когда же ты намерен проткнуть рапирой сердце дона Фернана, или Антона Пшедерецкого, если граф – это он, или обоих сразу, если ты – психопат, для которого во всех кубках мира плещется кровь, и мухи вьются над ней…

Хватит, велел Диего. Хватит желчи.

Желая на время отрешиться от идеи убийства, способной выжечь мозг дотла, он стал слушать музыку. Клипсу, подвешенную к мочке левого уха, ему подарила Джессика – специально для пробежек и монотонных силовых упражнений. Диего понятия не имел, почему клипса одна, а звук слышен в обоих ушах. Музыку, закачанную в клипсу, тоже подобрала Джессика, и он не противился. Ему было все равно, что слушать, лишь бы не тишина. В тишине сплетничали призраки; их болтовня грозила вытравить в рассудке последние очаги здравомыслия. Уж лучше так: свободная импровизация двух гитар, не имеющих ничего общего с гитарами из юности Диего Пераля, когда пылкие кабальеро пели серенады под балконами нежных сеньорит. Боже мой, неужели это происходило в действительности, а не в скверных комедиях?

Ветер изменил направление. Сейчас он дул в лицо, остужая кожу, но не мешая бегу. Ветер на моей стороне, улыбнулся Диего. На моей, даже если он встречный. Маэстро не знал, что бежит, улыбаясь, и не знал, что при виде этой улыбки волк уступил бы ему дорогу.

Вот и вершина. Чаша кратера, холодного, как грудная клетка, из которой вырвали сердце. Отсюда начинался спуск, более опасный, чем восхождение. Ангел-хранитель, бес-искуситель – кто бы ни вел тебя, вверх идти трудней, а вниз опасней. Гитары вели мирный диалог. Конфликт инструментов крылся так глубоко, что для его обнаружения требовался более искушенный слух, нежели у Диего Пераля.

– Доброе утро, сеньор Пераль.

Скрестив ноги, привалясь спиной к шершавой поверхности скалы, Гиль Фриш казался частью пейзажа. Рядом с ним топтался живчик-коллантарий – Диего сразу узнал помпилианца, шута горохового. Поздороваться живчик не соизволил. Маэстро огляделся: нет, татуированного дикаря в пределах видимости не наблюдалось.

Диего пожалел, что безоружен. С другой стороны, чем поможет ему рапира, если эти люди – люди?! – силой черной магии поволокут его в космос? Обовьют искрящимися змеями, растворят тело в судорожном мерцании, погонят верхом по безумной дороге меж холмами?! Заколоть их прежде, чем они превратят тебя в богопротивный сгусток, задушить, расколоть черепа камнями – пустая надежда, когда слуги сатаны пришли за тобой, и срок отмерен, а грехи взвешены…