Клинки сверкают ярко
Шрифт:
— Что за день! — приглушенно стонал он. — Сначала Джанки Дэви пожаловал, потом братья Грецки ожили, теперь карман с жабьей икрой на пару тысяч золотых, которые нам не достанутся. И шрамы… — Он принялся вдруг с остервенением чесать грудь. — Гадские шрамы опять зудят, мочи нет!
Я опустился рядом с ним на корточки и произнес:
— Теперь рассказывай. Что это ты там брякнул, будто Грецки сгорели?
— Так и есть, — прохныкал он. — Три дня назад на торговой барже пожар был. Баржу ведь снова отстроили, ты не знал? А теперь ее опять нет. Все вроде спаслись, но потом выяснилось, что Грецки нигде не видно. Тут Кмест Вислоухий вспомнил,
— А дом их? — спросил я.
— С тех пор пустой стоит. Портовый начальник все репу чешет, не знает, чего с ним делать. Дом-то, он хороший, з два этажа, и с пристройками, но все же это лепреконское жилище. Кто там другой жить согласится? Даже тролли, и те боятся. Зайдешь — а потом и не выйдешь вовсе.
— Так… — сказал я, усиленно размышляя. — Значит, они затеяли крупное дело и ради него решились даже торговую баржу спалить. Для отвода глаз, чтобы думали, будто они померли. Сколько в том мешке жабьей икры было? Какие сейчас на нее цены, Большак?
— Я ж говорю — тыщи на две золотых, не менее. Так ты меня не убьешь, Джа?
— Нет. Я психанул, когда тебя увидел. Теперь отпустило. Забудь про это, давай лучше о лепреконах. Без заказа они бы такое в Кадиллицы провозить не стали. Им, значит, пообещали деньги, и немалые. Настолько немалые, что они решились полностью свернуть здесь свои дела и после продажи жабьей икры свалить куда подальше. И дома их теперь, говоришь, не видать? Утопли, типа? А что, Большак, Кмест Вислоухий как был безумцем, так и остался?
— Да он еще больше сбрендил, если тока такое возможно, — подтвердил Графопыл.
— И все так же в замке Джеды живет?
— Ага.
Я помолчал, обдумывая ситуацию. Тут открывалось несколько новых возможностей, которыми грех было не воспользоваться. Связываться с лепреконами, правда, опасно, но, пожалуй, выгоды все же больше. Тем более что…
— А ты знаешь, Большак, что мне Грецки должны остались? — спросил я задумчиво.
— Ну, так что с того? — не понял он. — Где ж ты их теперь искать будешь?
Я глянул на него, как на идиота.
— Ты чего, Дитен? В своей цирюльне совсем поглупел? Вислоухий, по-твоему, просто так говорил, что видел лепреконов в лавке? Они ж, выходит, в сговоре, и он их прикрывал. Грецки теперь в замке Джеды у Вислоухого прячутся. Тем более что в замке только лепреконы да чудаки вроде Кместа жить и могут…
Аскетка и эльф
В «Диком Мерине», самом грязном из всех кабаков порта, чадили факелы, здоровенные грузчики-гоблины ругались и гоготали, повизгивали шлюхи и сновали между столами крутобедрые девки-прислужницы. Трактир принадлежал старому гоблину Николопулосу, «крышей» у него до недавнего времени были все те же братья Грецки… а значит, их место оставалось пока свободным. Мы с Большаком сидели в углу, под лестницей, и пили пиво из глиняных кружек.
Дитен, уверившись, что убивать его я не собираюсь, слегка расслабился и стал похож на себя прежнего — пронырливый и всегда готовый услужить за плату сукин сын. — Ну вот, схватили меня случайно, — рассказывал он, прихлебывая из кружки с такой энергией, что коричневая пена образовала пышные усы над его верхней губой, — после того, как я провел
Я кивнул. Еще бы мне было их не помнить. — Так Геда первого задавили. Он под себя порт решил взять, пользуясь старыми связями… А после его голову нашли, нанизанную на рею одной посудины. Говорили, братья Грецки к этому причастны, но толком никто ничего до сих пор не знает. Долго был беспорядок, пока не появился этот Самурай. Батрак к нему переметнулся. Самурай теперь здесь почти самый главный, а Батрак Зубчик у него в помощниках.
Я переспросил:
— Самурай? Кто таков, откуда взялся? И почему «почти»?
— Эльф, — сказал Большак и скривился, как от зубной боли. — Грязный эльфишка, хотя и махаться горазд. Откуда взялся — точно неизвестно. Но, говорят… — Он огляделся, проверяя, нет ли кого возле стола. — Говорят, его сам Неклон и поставил. Чтобы, значит, кто-то свой порт держал. А «почти»… Ну, Джанки, потому что все же эльфов у нас не любят, а он к тому же и эльф-чужак. Трудно ему, невзирая даже на большого покровителя, во всем порту хозяйничать. Вот этот «Мерин», здесь же хозяином Николопулос. Так он с Грецки столковался и им дань платит… платил то есть. Потому как против лепреконов никто, даже эльф, не попрет…
Тут гоблин Николопулос как раз и подошел к нам, неся в лапах две миски с мясом, густо посыпанным какой-то приправой. Был он уже совсем седой и сгорбившийся, на носу его красовались огромные, как мельничные жернова, очки, и меня он не признал.
— Что, Дитен? — прогудел гоблин, ставя миски и широким рукавом кожаной рубахи протирая стол. — Еще пива тебе и твоему гостю?
— Еще, пожалуй, — согласился Большак и наклонился к хозяину. — Николя, что невеселый? Опасаешься чего?
Гоблин все тем же рукавом вытер нос — длиннющий, с черными волосатыми ноздрями, — поправил сползший на глаза колпак и пробормотал, покосившись на меня:
— Да не, все путем.
— Ладно, старик, — ухмыльнулся Дитен. — Этот гость — мой хороший друг, сечешь? Он все наши дела знает. И вреда от него не будет, одна токмо польза. Говори, чего случилось?
— Что случилось? — Гоблин зажал ноздрю заскорузлым зеленым пальцем, больше похожим на поросший мхом сук старого дерева, и оглушительно сморкнулся на пол. В том месте, куда шлепнулись выделения, доски затлели вонючим дымком. — А то ты не знаешь. Грецки погорели, вот что случилось. А «Дикий Мерин» где стоит? Там… — Он ткнул влево. — Лепреконские склады там… — Последовал тычок в правую сторону. — Ханум Арабески свои лавки держит, а там… — Николопулос поворотился задом к нам и развел руки в стороны, словно пытаясь обнять весь порт. — Там Самурай за главного. Ладно, Грецки теперь нет. А с остальными как быть?