Клинок эмира. По ту сторону фронта (ил. Р.Клочкова.)
Шрифт:
Ядвиге Ахмедбек сказал, что по дороге на него напали красные аскеры, порубили его джигитов и отобрали сокровища. Ядвига с горя этой же ночью повесилась.
Через три дня, накануне падения Бухары, Ахмедбек в сопровождении Бахрама явился к резчику Умару Максумову и приказал перенести план тайника с бумаги на клинок. Суеверный бек хорошо помнил слова своего отца. А тот говорил так: "Большую тайну, как и жизнь, можно доверить только крепкой
Однако получить клинок обратно бек не успел. Ему пришлось бежать из Бухары, скитаться по пескам, спасаясь от преследования красных частей, и, наконец, удрать за рубеж.
Клинок остался у Умара Максумова, но в тридцать первом году, когда несколько басмаческих шаек прорвались на советскую землю, им овладел сын Ахмедбека басмач Наруз Ахмед. Он привез его в кишлак Обисарым и, не зная тайны, оставил в своем доме. Бахрам, знавший о насечке, скопировал ее.
Басмачи были разгромлены наголову, Ахмедбек зарублен, а Бахрам сопровождал бековского сынка до самого рубежа. Но вторично на чужую землю уйти не захотел.
Худую жизнь вел раньше Бахрам, жизнь презренного шакала возле логова тигров. Ненавидели его люди и боялись. Был он послушной плетью в руках жестоких тиранов, их верным слугой и телохранителем. Как жалкий, голодный пес, жадно хватал он подачки с кровавого стола своих господ.
Но бывает так: совсем засох колодец, обходят его люди, кажется — ни капли живой воды не источить из него… Но копните поглубже, снимите твердую, слежавшуюся глину, пробейтесь — и заструится глубоко погребенная свежая струйка. Так и с душой иного человека… — Рассказчик умолк, задумался и поворошил костер кривой веткой саксаула. В ночную темь с треском полетели искры. Помолчав, рассказчик неторопливо продолжил: Скитался Бахрам с разбойничьими шайками басмачей по горам и пустыням, видел черные дела курбашей, пепел сожженных мирных кишлаков, кровь сотен простых людей, земляков, застреленных, зарубленных, замученных. Познал он горечь изгнания и тоску по родному дому. Как у многих обманутых рядовых басмачей, пошатнулась его вера в своих вожаков, отвернулось от них сердце. Прозрели его глаза, и увидел он, что, как молодой весенний сад, поднимается к новой жизни родной Узбекистан. Люди трудятся, строят, сеют, собирают урожай, богатеют, учатся, растят детей и внуков. Надоело Бахраму скитаться, прятаться, бояться. Плюнул он на своих курбаши, проклял их дело навеки и вернулся в родной дом.
Совесть мучила его. Пришел он к советской власти и все, что знал, честно рассказал. Искупив свою вину, он через два года поселился в далеком горном кишлаке Обисарым и стал работать. Вырастил он детей, внуков и множество фруктовых деревьев, И уважали люди, молодые и старые, седого, молчаливого Бахрама.
Началась война с гитлеровцами. Вспомнил Бахрам про сокровища, скрытые в урочище Кок-Ит, и однажды весной, когда кончились дожди и стало тепло, отправился к семи колодцам. Он разыскал тайник и вырыл кувшин. Долго смотрел он на это богатство, нажитое эмиром на крови народной. Вспомнилось ему, как умирали в зинданах тысячи и тысячи людей, как рубили головы непослушным, отрезали им языки, уши, выкалывали глаза… Вздохнул Бахрам и понес сокровища в город. Он отдал все до последнего колечка на строительство танков и самолетов.
Когда русский окончил рассказ, один из стариков спросил его:
— А велик ли был клад?
Русский задумался, бросил в костер пучок сухой верблюжьей колючки, от чего пламя вспыхнуло и осветило лица стариков, и оказал с улыбкой:
— Говорят, очень большой. Около трех миллионов на золотые деньги. Бриллианты, жемчуг, золотые изделия…
Старики молча покачали головами.
Ветер прошумел в зарослях. Далеко за барханами пролаял шакал. Ночь стояла холодная и звездная, какие бывают только в конце лета в азиатской пустыне.
Охотник встал, вскинул на плечо ружье, поблагодарил стариков за гостеприимство, прихватил убитых за день кекликов и собрался в путь.
Обычай пустыни не разрешает спрашивать имя ночного прохожего. Кто бы он ни был, дай ему место у огня, утоли его жажду горячим чаем, поделись с ним лепешкой! Старики, чтя обычаи предков, молчали, хотя им и очень хотелось узнать, что за человек поведал им историю таинственного клада. Но один из них, самый разговорчивый и самый седой, нарушил обычай и обратился к русскому охотнику:
— Пусть извинит нас гость за любопытство и назовет себя, чтобы знали мы имя хорошего человека.
Русский помялся в нерешительности, потом тихо сказал:
— Фамилия моя Шубников, Леонид Архипович Шубников.
Старик приложил руку к груди и промолвил:
— Рахмат… Пусть путь твой будет удачным, ака.
Темнота скрыла удалявшегося путника. Костер медленно догорал. Старики еще долго сидели, попыхивая трубками, и вели свою неторопливую, мирную беседу.