Клинопись. Стихи (2000-2006).
Шрифт:
Полно! Каких четырех? Ты не сыщешь и пары.
Там же, где нет двоих, нету ни одного.
VII
Я не ослышался, нет? Ты живешь, ты страдаешь,
Радуешься, грустишь, — всё, чтоб стихи сочинять?
Бывший вожатый, прощай! Как дружить с гедонистом?
Цель твоя мне смешна, мир твой мелок и чужд.
VIII
Чернь легко отличишь. Ей, боящейся света,
Довод, ясный, как день, — что волкам головня.
Вы,
Весть благую свинца, логику топора.
IX
Смерть — особенный труд, но зато и последний.
Голову нужно поднять и улыбнуться врагу.
Ты, Леонидас, и ты, Бьярни, дайте мне руку!
Сына нет у меня. Нет у меня земли.
X
Отняли хлеб и кров, выворотили душу,
Выкололи глаза, вырезали язык.
Путник, пойди и скажи гражданам Ленинграда:
Здесь, под кельтской плитой, я обиду забыл.
30 марта — 2 июня 2005
Доблесть глупа, а ее антиподы умны
* * *
Доблесть глупа, а ее антиподы умны.
Так уж устроена жизнь, что душа глуповата.
Даром бедняжку смущают вчерашние сны.
Схлынула честь. Аполлон отлучился куда-то.
Ценность — текучая штука. Поток Гераклит
Плещет и жалкие наши дела омывает.
Тешься собою-любимым, пока не болит.
Солнечных стрел не удержишь. Чудес не бывает.
Даже и Рим преходящ оказался. Латынь
Напрочь смело половодьем корявых наречий.
Что ж ты, дурак, донкихотствуешь? Поздно. Остынь.
Выгоды ищут Шопены страды человечьей.
У Одиссея находчивость бьёт через край.
Горлица ноева плачет в сети птицелова.
Здравствуй, сметливое племя младое. Прощай,
Глупая доблесть, старинное честное слово.
2001
* * *
Ты останешься в одной из ниш
Ночи, гипнотическая ложь,
Истины моей не потеснишь,
Власти надо мною не возьмешь.
Ты останешься на дне морском,
Где звездою теплится Земля
И библейский ящер над песком
Ходит, плавниками шевеля.
Челюсти свои не разевай,
Ужасом проникнутая тишь,
Истиной себя не называй,
Не сожрешь меня, не обольстишь!
20 января 2005
* * *
Памяти А. А. Костиной
Биологическая жизнь завершена...
Скажи, куда теперь отправилась она,
Старуха властная, что дочь твою растила,
И не прибавилось ли на небе светила?
Немногих я любил сильнее, чем ее.
Чудовищный вертеп, советское жилье
Своим присутствием она согреть умела —
И вот преставилась, умолкла, отлетела.
Слова покинули ее в предсмертный час.
Кивала нам, звала, не отрывала глаз,
Худая, страшная, всё вглядывалась в лица,
Последним ужасом пытаясь поделиться.
Не знаю, отчего всё валится из рук.
Не мать, казалось бы, не самый близкий друг,
Не часто, помнится, мы с ней и говорили —
А горько, будто вдруг в чулане затворили.
Проста была, строга. Наук не превзошла.
Носки вязала мне. Ватрушки нам пекла.
Любила, редкостная, зятя-белоручку,
Стирала, штопала и вырастила внучку.
Над речкой Плюсою чухонский есть лесок
С поляной ягодной. По ней, наискосок,
Гляжу, идут вдвоем, нагнутся то и дело,
И старшая чудесно так помолодела...
26 декабря 1999
ПИСЬМО
Как ты, Мария? По-прежнему ль смерть ненавидишь
Или она научила себя полюбить?
Что с языком? Пригодился арабский иль идиш?
Нужно ль Икбала и Галкина переводить?
Главное: что ностальгия? На родину — тянет?
Смерть ведь сродни эмиграции, только страшней.
Всё ли отъезды друзей, как предательства, ранят?
Как там с Россией? Хоть кто-нибудь слышал о ней?
Милая невозвращенка! Что жизнь — неудача, —
Старая новость. Кому же она удалась?
Веймарцу разве... А нас прочитают, не плача,
Каждый — в себе, над собою наплакавшись всласть.
17 октября 2000
ПРОЩАНЬЕ
Из любого билета счастливый он сделать умел,
В интегралах насвистывал, словно ходил по канату,
Был в студенчестве робок и тих, только разумом смел,
Докторскую шутя защитил и уехал в Канаду.
Что с ним дальше случилось, не знаю. Подруга одна,
Говоря о другом, мимоходом напомнила имя.