Клочья тьмы на игле времени
Шрифт:
Прохождение службы:
21.3.34 - по наст. время - Главное управление имперской безопасности. Референт по вопросам науки
Больше ничего нельзя сказать о Зиберте. В личном деле весь человек. Кроме того, в личном деле есть фотография 10х12,5 и несколько карточек поменьше. 10х12,5 приклеена на самой первой странице. Поэтому еще до того, как станет известно, когда Зиберт сдал 2-й юридический госэкзамен, видно уже, что он коротко подстрижен и носит пенсне. Ежик волос чуть поблескивает от бриолина. Глаза запавшие. Отдают легкой голубизной, как снятое молоко. Уши острые, как у волка. Рост 176 сантиметров. Это
Арийское происхождение супруги штурмбаннфюрера, как это видно из личного дела, тоже подтверждается. После знаменитой речи министра пропаганды доктора Геббельса доктор Зиберт поспешил к трельяжу подруги по крови. Он сгреб чрезвычайно дорогие флаконы «Митсукко», «Мисс Диор» и «Пари Суар», пудру «Рашель» и помаду «Коти». Германская женщина должна быть скромной и естественной. Она мать воинов и жена воина. Косметика ей ни к чему. Тем более все эти изделия враждебной, вырождающейся латинской расы. Итальянцы сюда, конечно, не относятся. Потомки римлян. Легионеры дуче. Славные ребята. Хотя, конечно, и во внешности и в манерах сказывается ненордический тип. Кельнскую воду доктор Зиберт оставил на полочке. Все остальное выбросил. Без сожаления. Меркантильные расчеты неуместны там, где речь идет о моральном здоровье нации. 327 марок 52 пфеннига. Это даже не жертва во имя фюрера и народа. Просто долг. Суровый солдатский долг. Свастика дороже жизни. Моя честь в верности…
Доктор Зиберт вежливо поднялся и, не выходя из-за стола, указал Мирхорсту на кресло. Молча сопел, низко склонившись над столом. Долго рылся в бумагах. Потом вдруг вскинул голову и уставился на Мирхорста долгим, чуть-чуть отсутствующим взглядом. Но, как и было рассчитано, глаза в глаза. Между ними было полтора метра прозрачного воздуха и 0,3 сантиметра цейсовского стекла.
Мирхорст не отводил взгляда, чувствуя, что глаза штурмбаннфюрера уплывают от него все дальше. Какие там полтора метра! Сто, двести, миллионы световых лет.
– Рад познакомиться с вами, профессор. Много наслышан о вас. Вы могли бы стать гордостью немецкой науки. Почему вы подали в отставку?
– Мне дали отставку, господин штурмбаннфюрер.
– Вот как? Ничего об этом не знаю. Странно… Но я пригласил вас, собственно, по другому делу. Вы, наверное, знаете, что фюрер поручил открыть академию оккультных наук. Торжественная церемония состоится в начале ноября. Вы, конечно, понимаете, что священная миссия немецкого человека, суровое величие нордической мифологии и то предназначение, которое тайно живет в лучших из лучших представителях нашего народа, превыше любого так называемого объективного знания. Поймите простую вещь, господин профессор, и многое для вас упростится и облегчится. Наука живет сама по себе, а великая яростная вера возносит нас на высшую ступень озарения.
Мирхорст перестал понимать, что ему говорят. Отключился. Думал о своем.
– …ждем от вас, что вы не только будете присутствовать на церемонии, но и скажете несколько приветственных слов в адрес нового высокого научного учреждения и его президента.
Это знаменательное событие в культурной жизни Германии. Мы возрождаем древние, насильно погашенные светочи. Даем простор интуитивному знанию, которое всегда кипело в гордой немецкой крови. Герои северных сказаний вновь возвращаются в свой народ. Божественное озарение фюрера ведет нашу страну от победы к победе. Это путь среди звезд. Наш великий кормчий сверяет курс с компасом своего сердца. Мы заколачиваем крышку гроба материалистической науки.
Из галактической пустоты влетели в его уши эти слова. Оккультное знание? Академия? Ах да, конечно… Под большим секретом ему рассказали, что у Гитлера есть личный ясновидец. Среди нацистской элиты он известен под именем Фюрера. А это кое-что значит! До сих пор так назывался только один человек в государстве. У Фюрера несколько расплывчатая, но вполне официальная должность. Полномочный физики, астрономии и математики. Уж не его ли прочат в президенты новой академии? Любопытно было бы взглянуть…
– …и пора, господин профессор, давно пора прекратить эту смешную фронду. Мы надеемся, что в своей речи вы скажете несколько недвусмысленных слов по поводу арийской космогонии.
– Вы имеете в виду ВЕЛ господина Гербигера?
– Совершенно справедливо, - Зиберт благожелательно улыбнулся и откинулся в кресле.
– Я высказал свое мнение об этой… системе мира на межзональном астрономическом конгрессе.
Улыбались щеки, губы, сверкающая челюсть. Только не глаза. Глаза леденели. Впивались холодными иглами. И острые волчьи уши впивались. И слова тоже впивались.
– Это было досадное недоразумение, господин профессор, - Зиберт продолжал улыбаться.
– Столь же досадное, как ваша отставка. Так не пора ли нам все уладить? Право, мне кажется, что время сейчас для этого самое подходящее. Ну как?
Мирхорсту показалось, что эсэсовец выйдет сейчас из-за стола и раскроет ему свои объятия, улыбаясь все той же застывшей улыбкой, давным-давно похороненной в провалах глаз.
– Боюсь, господин штурмбаннфюрер, мы плохо понимаем друг друга. У меня не может быть иной точки зрения на ВЕЛ.
– Про себя вы можете думать все, что вам угодно.
– Кадык Зиберта дернулся вверх и вернулся на место. Эсэсовец смотрел сумрачно и равнодушно, как будто проглотил и уже успел переварить в желудке свою улыбку.
– Но когда вы начинаете публично проповедовать свою точку зрения, - он пренебрежительно выпятил губы, - то вмешиваетесь тем самым в политику. А этого мы никому не позволим! Поэтому вам и предлагают исправиться, загладить ошибку. Это в ваших же собственных интересах. Такому великому ученому, как профессор Гербигер, не нужно вашего признания. Учтите! Только благодаря его исключительной гуманности с вами вообще разговаривают. Вам дается последний шанс, постарайтесь его не проморгать… я жду от вас прямого и ясного ответа, господин профессор.
– А если я не сделаю этого, вы арестуете меня?
– Право, вы озадачиваете меня, профессор.
– Зиберт улыбнулся и развел руками.
– Зачем вы так упорно домогаетесь мученического венца? Зачем? Вас ожидает спокойная академическая работа. Не создавайте ненужных затруднений себе и нам. Выполните нашу просьбу, и все будет в порядке.
– Я не могу, господин штурмбаннфюрер. Это идет вразрез с моими убеждениями.
– О каких убеждениях вы говорите? В то время как фюрер и национал-социализм в едином порыве закладывают фундамент великого рейха, вы позволяете себе иметь иные убеждения. Вы плохой немец, господин профессор.
– Эсэсовец снял пенсне и откинулся в кресле. Он смотрел на Мирхорста как на неприятное насекомое.