Клокотала Украина (с иллюстрациями)
Шрифт:
— Пане казак, нас послала громада Гологур к пану гетману, так мы бы просили пана доставить нас к нему.
— А зачем вам пан гетман?
— Будем просить его. Вокруг повсюду поднимаются хлопы, а наш пан собрал хоругвь, так что и головы не поднять.
— Да так бьет, так стегает, — вставил второй. — А мы что, молчать будем?
— А ну, Кондрат, стрельни в того всадника, — перебил их Кривонос.
Когда напуганный снарядом всадник поскакал дальше, крестьянин сердито воскликнул:
— Мы больше не хотим терпеть!
Из-за костела выехал гетман Хмельницкий и возле пушки соскочил с коня.
— Здорово,
— Жаль, что не узнал его, лучше бы целился! Это к тебе, пане гетман, люди из Гологур.
Крестьяне, услыхав, что перед ними сам гетман, сначала остолбенели, потом бросились к его руке.
— Чего хотите? — спросил Хмельницкий, вырывая руку.
— Пане гетман наш сладкий, — снова в один голос заговорили они, — если бы казаки подали нам помощь... Мы уже пробовали сами... Не одолеть... И все села пойдут...
— А польские хлопы пристанут?
— А им разве легче, чем нам?.. Пан и их собаками считает... Пристанут!
— Готовь, Максим, отряд. И из Крехова тоже прислали за подмогой. А вы возвращайтесь домой, — сказал он крестьянам, — пришлю помощь. Всем поможем, кто против панов восстал!
Крестьяне ушли довольные, а Хмельницкий стал всматриваться в город.
— Что это так долго пани Ярина о себе вести не дает?
— Кондрат мой хочет наведаться в город.
— Потерпи, Максим, через несколько дней сам сможешь туда поехать.
— Думаешь, осилим?
— На что, чтобы татары разграбили?
Кривонос вопросительно поднял глаза на гетмана.
— Лучше будет взять с города выкуп, заплатить татарам и отослать их в Крым. А Львовом, Максим, нашего спора с Польшей не разрешим. Это только курок, взведенный на польский сейм. Согласен?
Кривонос недоуменно покачал головой.
— С татарами надо развязаться — это ты верно решил. И в город их пускать не следует — тоже правильно. А вот дальше, прости, пане гетман, что-то не возьму я в толк.
— Может, яснее станет, когда послушаешь делегацию. Ждет нас в Лисенцах. Прикажи подать коня — и едем.
Делегацию жителей Львова возглавлял ксендз Гунцель-Мокрский, бывший когда-то профессором иезуитской коллегии, в которой учился Богдан Хмельницкий.
Гетман Хмельницкий сначала выслушал посланных от польских повстанцев из-под Кракова и только после этого принял львовскую делегацию.
Ксендз Мокрский, видимо, рассчитывал на тот авторитет, которым он некогда пользовался в коллегии. Он к тому же только что вернулся из Варшавы, где имел свидание с королевичем Яном-Казимиром. Потому-то он с холодным и непроницаемым видом переступил порог просторной комнаты. И... растерялся: перед ним стоял, в окружении живописной группы полковников, властитель, сознающий свою силу. Мокрский поклонился ниже и поспешнее, чем это ему хотелось.
— Приветствую милостивого и ласкового благодетеля, пана гетмана.
— Нам и себе на здоровье! — ответил гетман, едва кивнув головой. — Что заставило пана каноника посетить наш лагерь?
— Пан бог избрал меня молить тебя, уважаемый, милостивый пане гетман, о пощаде.
Хмельницкий был раздражен: возвращаясь в лагерь с Максимом, он был свидетелем того, как из бернардинского монастыря, смяв охрану у ворот, обыватели убегали к казакам. Один из них рассказал и о причине.
Среди мещан, которые, испугавшись казаков и татар, убежали к бернардинцам, оказалось много людей православной веры. Монахи несколько дней терпели и наконец задумали избавиться от них. В монастыре был постный день. Когда обыватели сошлись к трапезе, им объявили, что для католиков будет отдельный стол, а для православных, которые могут употреблять скоромное, отдельный. Горожане заняли места за столами. Тогда монах подошел к одному из православных и вызвал его во двор. Через некоторое время позвал второго, потом третьего, четвертого. Но назад они почему-то не возвращались. А когда не вернулся и пятый, это начало беспокоить оставшихся. Один из них тайком пошел следом за монахом, и вот что он увидел. Монах подвел вызванного к колодцу и спросил: «Брат мой, глянь в колодец и скажи, что ты там видишь?» Обыватель наклонился над срубом, а монах в это время ударил его топором по темени, и тот полетел в колодец.
Услышав сейчас вкрадчивый голос иезуита, Хмельницкий сердито сверкнул глазами.
— Пощады просишь, отче? Кому — бернардинцам, которые кидают православных в колодец? Вишневецким, которые нашим попам выкалывают глаза? Конецпольским, которые дотла разорили украинские земли?
— Пан бог прощает прощающим.
— Дешево, отче каноник, хочешь отделаться. Казацкий обычай — око за око, зуб за зуб!
— На татар обрати свой гнев, на турок. На это и бог благословит и святая церковь.
— Каждому по его заслугам, тоже пан бог сказал.
— Гордыня застилает тебе глаза, ваша вельможность!
— Молчи, поп, — предостерег Федор Вешняк, — а то выйдем во двор, я тебя научу, как разговаривать с казаками.
— Что там говорить! — продолжал Хмельницкий. — Против тиранства поднимать восстание — дело справедливое. Пусть знают паны-ляхи, что нет ничего страшнее, чем вызвать гнев народный. Теперь хотите на турка меня толкнуть? На чужие земли войной не пойду — хватит нам ее теперь и на Украине. Имею вдоволь земли в княжестве моем по Львов, Холм и Галич. Бог тому свидетель, не остановлюсь и в Варшаве, дойду до Кракова. Сам поставлю вам короля, чтобы был не для виду, чтобы всякие Лащи не охотились больше за нами, как за зверем!
Ксендз Мокрский был ошеломлен словами Хмельницкого и, как бы оправдываясь, сказал:
— Стражника коронного, пана Лаща, уже покарал всевышний: его в Нароле убили свои же хлопы. Пусть бог милостивый и его святые направят твой разум, ваша вельможность, на верную стезю. А казаки окажут великую, неоценимую услугу Речи Посполитой, если отстранят от короны недостойных претендентов. Богу было угодно взять в свое лоно одного из них: на днях умер венгерский король, седмиградский князь Ракочи.
Стефан Ракочи был первым из монархов, кто признал законными притязания казаков и, намереваясь овладеть польским престолом, еще после поражения поляков под Корсунью заключил с казаками союз о помощи. Хмельницкий впервые услышал о смерти Ракочи и, пораженный, вскинул на старшин вопросительный взгляд.
Юрий Немирич, тоже допущенный на официальный прием, будто только и ждал этого немого вопроса, так как сразу же ответил:
— Казаки будут поддерживать того, кто поддерживает казаков! — И в замешательстве добавил: — Прошу прощения, ясновельможный пане гетман, что я выскакиваю вперед со своим мнением.