Клуб гениев. Квазифантастический роман
Шрифт:
Тот, кто появился из тени, был похож на Рыцаря, как вторая половинка яблока похожа на первую половинку. Почти похож. Только глаза и волосы чуть темнее. Одежда тоже в сумеречных тонах. А главное – усмешка. Едкая, циничная. Если в улыбке Рыцаря проглядывала светлая, задумчивая печаль, то в усмешке его двойника – горечь. Единственное, пожалуй, что делало похожими выражения их лиц, – ум и решимость.
Два рыцаря смотрели друг на друга, не здороваясь, будто никогда и не прощались.
– Говоря их языком, твой новоявленный Дик явно, сотрудник нашего ведомства, – иронично заметил Тёмный Рыцарь.
– Только
– Прямо котенок, играющий с клубком.
Рыцари обменялись странными взглядами, будто умалчивая о чем-то, известном им обоим.
– Он не ведает алчности. Это важно, – сказал Учитель.
– Особенно для собирателей пазлов картины всеобщего благоденствия и обогащения.
Рыцарь посмотрел на собеседника настороженно.
– Не забывай, я знаю то же, что и ты, – усмехнулся двойник. – У нас одна игра. Общая.
– Ты примитивно трактуешь нашу цель.
– Ну что ты, я не могу себе этого позволить! Как и примитивного понимания человека. Это было бы верной дорогой к поражению в игре.
– Это для тебя игра. А для них… Да и для нас тоже…
– Да, как всё усложняется, – Темный Рыцарь явно имел настроение продолжить тему. – Выбор между дружбой и предательством, честностью и подлостью, блаженством человечества и слезинкой ребенка… Как всё представляется просто! А вот если предложить выбор между одним добром и другим, одной справедливостью и другой, одним отчаянием и другим… А ещё лучше – выбор между несколькими неопределенностями, лабиринтами судьбы… Благородному герою легко определиться между добром и злом. Принес себя в жертву, где надо, – и порядок. Гораздо интереснее игра, где всё хорошенько перемешано, запутано, затуманено…, – демон любовался собой. – Пусть попробует разобраться в задачке, где правильного ответа нет и быть не может…
– Я наделю её способностью видеть и понимать то, что неясно большинству.
– А я дам почувствовать безысходность и бессилие. И враждебное неприятие самых близких людей. И боль невосполнимых потерь. И посмотрим, как с этой болью она будет стоять под ударами судьбы. И не разуверится ли в своей миссии, когда окажется, что эта миссия нужна только ей одной.
– Это неправда. И она не свернёт с дороги.
– А где она, эта дорога? Одни тупики и глухие стены. Поищи-ка нужный поворот там, где его нет. А жизнь – как петля: чем больше дергаешься, тем сильнее затягивается.
Рыцарь отвернулся. Ему стало тревожно. Но показать противнику свою тревогу он был не вправе. Двойник ждал ответа, наслаждаясь замешательством собеседника. Пауза повисла в рассеивающемся тумане. Луч солнца принёс с собой надежду.
– Ну что ж, – прервал молчание Учитель. Всё так и должно быть. Всё настоящее даётся с большими трудностями. В них душа совершенствуется. Такова природа человека. Всё, что не убивает, делает его сильнее.
Тёмный Рыцарь закусил губу с досады.
– Я постараюсь сделать всё, чтобы у твоих героев было много возможностей для духовного роста, – на этих словах с приветственным жестом и усмешкой двойник растворился в тумане.
Учитель хотел сказать что-то вослед демону, но подумал… и промолчал.
Эта история основана на реальных событиях. Её главный лейтмотив – фантастический проект ИСЭМ – действительно
Но кому интересно читать заумные наукообразные трактаты или дневники повседневности пусть даже людей, создающих невероятное? Реальность обыденна и скучна, пока не становится историей во всех смыслах этого слова. Историей, вытянутой из жизни в виде пригоршни фактов и событий и сплетённой посредством человеческой фантазии в замысловатое ожерелье из того, что было, что могло быть и что может быть в будущем.
глава 2
Избранные поколения
Екатерина Надеждина относилась к очень интересному, можно даже сказать, избранному поколению. Родилась в начале 70-х годов XX века. В разгар эпохи брежневского застоя. Самое, как теперь считается, безмятежное советское время. Школу окончила в эпоху Перестройки. В студенческие годы увидела развал СССР и сопутствовавшую этому смуту. Все «интересные» времена прошли перед глазами.
Таким образом, Катино поколение успело вырасти в СССР, застать все этапы перехода к новой России, будучи уже достаточно взрослым, чтобы помнить и судить о прошлом, сверяя рассказы с собственным опытом. И в то же время, в эпоху перемен это поколение было ещё достаточно юным для яркости и быстроты восприятия происходящего и энергичного вхождения в новую жизнь.
Впрочем, наша героиня относилась к той части соотечественников, которые по личному складу не имели шансов вознестись на новорусской волне к вершинам успеха, как его стали понимать в 90-е. Очевидно, «не так была воспитана». Катя всегда не любила эту фразу. Говорила: «На воспитание, как на дрессировку, ссылается тот, кто не имеет своего мнения и не работает над собой. Я же делаю то, что соответствует моим взглядам». Но в данном случае, да простит нас Катюша, потому что влияние воспитания, среды или генов, явно, просматривается.
Катин отец – Надеждин Геннадий Васильевич – был убеждённым коммунистом. Честнейшим, скромным и ответственным до невероятности. Почти полтора десятка лет возглавлял партийную организацию одного из ведущих конструкторских бюро Ленинграда, работавших на оборонную промышленность. И никаких льгот и преимуществ за это не имел. В партии работал без отрыва от производства. Даже отчётно-перевыборные собрания проводил после окончания рабочего дня.
Отдельную квартиру долго не мог получить из-за партийной же должности. Когда подходила его очередь, являлась на приём какая-нибудь мамаша с младенцем:
– Уступите мне свою квартиру, Геннадий Васильевич, нам с малышом в коммуналке никак нельзя…
И Геннадий Васильевич уступал, хотя сам ютился в такой же тесной коммуналке с молодой женой и Катюшкой. Уступал неоднократно. До тех пор, пока из исполкома не пришёл ордер на его имя за личные заслуги.
Только тогда Надеждин признался жене, что квартиру могли получить уже раза три – не меньше. Он был счастлив, что теперь никто не попросит его уступить ордер. И что квартирка досталась маленькая: случись Надеждину оставить этот мир, к жене с дочкой никого не подселят – нормы площади не позволят. Он радовался, а жена – плакала.