Клуб имени Чичикова. Исторический триллер
Шрифт:
– Мне показалось, что ему плохо. Мне захотелось его лечить. Захотелось так остро, как влюблённому целоваться. Мне захотелось… не могу объяснить, – старшая сокрушённо сдалась, не найдя слов.
– Тебе захотелось вторгнуться в него, повлиять на него, да? Он слишком спокойно без тебя обходился, да? Думал, дышал… словно тебя нет. А тут ты со шприцем, который вводит напоминание о тебе в самую глубь его вен.
Старшая посмотрела на младшую проснувшимися глазами, раскрыла рот, но зажала его ладонями; Аде показалось, что Раю тошнит, но та зажимала в себе ужас и отвращение. Рая просеменила
«Зачем она опять дверь заперла на ключ?» – подумала Ада, затем обратилась к виски и чтению.
«Тленин, Трупская, Троцкий, Джугашвили (он же Сталин, он же Рябой и, вероятно, Чичваридзе), Бухарин, Рыков… легион разномастных потомков Чичикова расположился в кабинетах власти. Не всё проходило гладко, так Джугашвили и Троцкий поругались насмерть именно потому, что были братьями. Управлять страной они принялись по-своему – силой гипноза. Объявили базисом материю, чтобы массы не обращали внимания на магию заклинаний. Параллельно исполнялось неслыханное дело – убийство души в человеке, ибо душа мешала их замыслу о безраздельной власти. Гоголь пророчески назвал свою поэму о грядущей России «Мёртвые души», но вовремя никто не содрогнулся; подумали, что это смешно, и посмеялись. А Чичиков покатил на своей тройке в будущее. Душу изгоняли посредством торжественной процедуры отречения, что происходило публично на собраниях. Готовый отдать свою душу должен был вслух произнести «Заместо души и веры я выбираю партию Тленина (он же Кара-Корзинкин-улы) на веки веков».
«Имущество они отбирали легко, а вот землю отбирали с трудом, да и против изъятия души народ исподтишка сопротивлялся. На случай провала компании по обездушевлению Чичиковы запаслись программой по замене живого населения покойниками, как бы фантастически это ни звучало. Работа ещё велась на стадии экспериментов, но поспешные власти уже вовсю уничтожали народ, такова была их вера в реанимацию! Материалы по оживлению трупов по сей день засекречены, но мне в руки попал документ с описанием оживления мумии Тленина, и дата на документе свидетельствует о том, что в данной области опыты проводились вплоть до конца ХХ века, причём в девяностых велись крайне интенсивно. Раз в неделю на Красную Площадь приезжал реаниматор-гипнотизёр по фамилии Долго. Впрочем, лучше предоставить слово прямому свидетелю.
«Мы приехали в полночь, нас встретил начальник кремлёвской охраны и провёл за ограждение. Меня представили как ассистента Долго, офицер смерил меня тяжёлым взглядом, дёрнул плечами, словно по его спине проползло насекомое, и злобно промолчал. Площадь была пуста, на фасаде ГУМа прожектора погашены. Ночь была ветреной, город мягко шумел вдалеке, на облачном небе светилось широкое пятно – след городской иллюминации. Я с внутренней дрожью вошёл в мавзолей. Пуленепробиваемая крышка саркофага стояла в стороне. Желтоватый Ильич лежал без признаков жизни, и мне не верилось, что Долго сможет его разбудить. Юрий Долго постоял минуту с закрытыми глазами, затем быстро подошёл к телу и лицом придвинулся вплотную к лицу лежащего. Я ожидал движений искусственного дыхания, но он что-то делал языком. Быстрыми движения кончика языка Долго то ли манил, то ли дразнил покойника, при этом медленно отстраняясь от него. Между ними ощутимо возникло притяжение – лежащий, не прикладывая усилий, приподнял голову и плечи. Юрий Долго жестом рук поманил Ильича подниматься дальше, и тот сел. Серия пассов и мимических ужимок ни к чему не привела. В досаде Долго подошёл к нему, взял под мышки, приподнял и встряхнул. Ильич открыл глаза. Его лицо ничего не выражало, и я уверен, что сознание вождя не очнулось. "Вставай, вставай!" – бесцеремонно понукал его Долго. Ильич вяло засучил ногами и при поддержке реаниматора встал. Юрий поддерживал его кончиками пальцев за плечи, чтобы Ильич не упал вбок. Он глядел ему в самые глаза и неожиданно запел каким-то низким горловым звуком, будто замычал. Ильич перестал качаться. Тогда Долго заступил ему за спину, взял за локти, и они синхронно пошли по гранитному полу. Психиатр, будто играя в паровозики, произносил «чух-чух-чух». Ильич улыбнулся. Это робкая улыбка младенца на парафиновом лице выглядела так страшно, что я чуть не потерял сознание. В дверях мавзолея стоял начальник охраны и наблюдал за процессом с привычной тоской.
– Мы прогуляемся, ему надо размяться, – заботливым голосом сказал Долго.
– Что ж, святое дело пройтись, – тем же тоном ответил офицер.
«Они вдвоём перенесли Ильича через ступени и поставили на открытом воздухе. Офицер подал реаниматору серую старую кепку, и тот её нахлобучил покойнику на голову.
– Самое трудное на свете – лежать, правда? – голосом доброй няньки произнёс Долго.
«Я смотрел на них изнутри помещения, видел со спины и всё же заметил, что Ильич кивнул. Они немного прогулялись втроём: метров пятнадцать прошли мелким шагом по брусчатке и повернули обратно. Тут бывший вождь попытался опрокинуться на спину – его удержали. Затем сильно откинул голову, отчего упала кепка: видимо он не хотел в мавзолей.
«Крепко держа его за руки и под мышки, двое всё же заставили Ильича добрести до порога. «Вот такие они, мёртвые граждане будущего, – подумал я смущенно. – Спокойные, покладистые. Им бы огоньку не мешало». После прогулки они уложили его. Юрий Долго большими пальцами опустил Ильичу послушные веки, потом провёл по лицу ладонью. «Ты спишь, глубоким сном, ты мёртвый», – прошептал ему в левое ухо. Ильич замер и вновь не проявлял признаков жизни, после чего они накрыли его прозрачной крышкой.
– Господи! – тихо воскликнула Ада в пространство. – Чего только не узнаешь о Родине! Чему верить?
Она достала красивую гранёную рюмку богемского стекла, потому что ей показалось невкусно пить из горлышка, прислушалась: из комнаты старшей сестры донеслись звуки передвигаемой мебели. Ада крикнула в ту сторону: «Тебе помочь?» Не получив отклика, махнула рукой. Всё стихло. Ни злорадства, ни торжества насчёт квартиры она не испытывала. Уткнулась в тетрадь.
«Чичиковы-Корзинкины сумели и власть ухватить, и заставить народ обходиться без частной собственности, без земли, без души. Им осталось придумать такую заклинательную общественную культуру, которая воспела бы эту дикую жизнь. Поручили эту сверхзадачу псевдо-пролетарскому гипнотизёру Алексею Пешкову, он же Максим Горький (обе фамилии фальшивые, впрочем, имена тоже, по-настоящему он именовался Леонидом Корзинкиным). Максим-Алексей-Леонид Горький-Пешков-Корзинкин с искусной искренностью принялся воспевать отсутствие культуры как высшее достижение культуры; поход общества в пустоту он представил в виде героического шествия. Здесь следует отметить особую черту Чичиковых: доминанту партийного чувства над всеми другими. Вожди хвалили Горького, но, не умея не убивать, убили его сына. Заодно решили проверить на деле, так ли он верен их колдовской партии, как сам о том поёт? Дрогнет ли голос певца? Горький не съехал с идейной ноты и продолжил воспевание партии.
Конец ознакомительного фрагмента.