Клуб любителей фантастики 1968–1969
Шрифт:
— Знаю, капитан. Но я должен своими глазами поглядеть на это. И уже никто не сможет мне помешать.
— А если…
— Радиация вам не страшна. В нулевом бункере можно жить хоть целый год. Любой корабль вызволит вас через месяц-другой. Впрочем, я уверен: увидимся завтра. До встречи, капитан Я на подлете к Лунным Мостам Включаю экран обзора.
На подлете к Лунным Мостам он включил экран обзора. Он включил экран, и мы увидели, как впереди по курсу астроплана возникло пятно. Оно увеличивалось, росло, и резкая тень от него медленно пятилась по Короне в сторону восходящего светила. С высоты казалось, будто по желтому листу бумаги растекается
Герман Юшко начал медленно снижаться, и тогда стало ясно, что пятно в поперечнике не меньше 8-10 километров. Всю эту огромную площадь занимал молодой папоротниковый лес. Казалось, будто ожили страницы древней книги с ярко раскрашенными картинами каменноугольного периода. Завороженные, мы прилипли к экрану, где лианы оплетали мохнатые хвощи, где с изумрудных водорослей срывались стрекозы, трепеща метровыми крыльями, и ползали гигантские пауки, и качались сигиллярии, как стрелы великанов, застрявшие в земле. На отмелях острова, будто вкрапленного в синь реки, копошились рептилии. Диковинные цветы раскрывали навстречу солнцу лепестки. И вся эта живность, все деревья эти, все травы, долы и воды — все это дышало, плодилось, цвело, расплывалось по Короне, буйствовало, пульсировало, жило.
— Это не радиация, — неожиданно прорезался в динамике хриплый голос Германа Юшко. — Там, где приземлилась птица, стоит голубоватое сияние. Какие-то лучи… Лучи жизни. — Он помолчал, как бы раздумывая. — Да, капитан, иногда я склонен в разговоре к красивостям. Но согласитесь: нельзя быть равнодушным, как Андрей, если под сводом вселенной плавают крылатые острова, каждый из которых — цветущая жизнь. Я сосчитал: через восемь дней вся Корона зацветет.
МИР ЧЕТЫРЕХ ГОРИЗОНТОВ
Георгий ОСТРОВСКИЙ
Фантастическая юмореска
Техника — молодёжи № 9, 1968
Рис. Р. Авотина
Лента неторопливо выползала из машины, и на ней отпечатывались вытянутые, лежащие на боку восьмерки. Я уже знал, что этот математический символ бесконечности обозначал включение «Микрона» в нормальный режим работы.
— Ну и что? — спросил я у Саши.
Саша следил за восьмерками, деловито выскакивающими одна за другой, и ответил мне, не оборачиваясь:
— Он настраивается на сигналы иных миров. И переводит сигналы на русский. Рисует образ.
Каким должен быть этот образ, Саша сам точно не знал: ведь мир, из которого он и его «Микрон» надеялись получить поздравления с пожеланием дальнейших успехов, не обязательно похож на наш. Он мог быть воронкообразным, спиральным, в виде поверхности Мебиуса…
В общем говорил Саша еще много и непонятно. Я слушал его с безнадежным любопытством, даже не стараясь разобраться во всем этом.
Внезапно Саша замолчал. Он предостерегающе погрозил кулаком и уставился на ленту. Среди одинаковых, как маленькие рыбки, восьмерок стоял одинокий морской конек — вопросительный знак.
— Что это? — спросил я.
Саша на мгновение поднял голову. Он был бледен и весел.
— Ну, ну, журнальный жук, — торопливо сказал он. — Не нужно делать поспешных выводов. Просто «Микрон» понемногу начинает сознавать себя как индивидуальность.
Саша подмигнул мне и… Конечно, элементарное совпадение, но, честное слово, этот контейнер, набитый во всех направлениях триггерами, ферритовыми матрицами и всякими анализаторами, тоже подмигнул мне зеленоватым круглым глазом.
Снова выскочил вопросительный знак. Потом появилось несколько многоточий и еще парочка знаков вопроса. Мы уже начали свыкаться с мыслью, что процесс самосознания у «Микрона» идет не такими темпами, какими ему хотелось бы, и что из-за этого его мучит комплекс неполноценности, как вдруг после многоточия на ленте отпечатался восклицательный знак! Он был похож на клинок, с размаху всаженный в землю. Казалось, он даже чуть подрагивал и звенел.
«Микрон» выдал еще несколько многоточий, задумался, заполняя, как обычно, паузу восьмерками бесконечности, и отстукал целую серию восклицательных знаков.
— Ну вот, — шепнул мне Саша, не отрывая взгляда от ленты, — сейчас, приятель, может что-нибудь получится… Может, что-нибудь получится…
Выползла буква. Обыкновенная, прозаическая, виденная миллионы раз буква «в». Вслед за ней показалась «с», затем «ы»…
— «Всы»?.. — обалдело прохрипел я. — «Всы»? Может, «усы»?
Непринужденно продолжая свою болтовню, «Микрон» сообщил еще одно слово. Теперь уже на ленте значилось: «Всы дета». А через несколько мгновений «Ваятатимитужи»…
— Лихо… — изумленно пробормотал Саша, разглядывая эту лингвистическую сороконожку. — Ну и чудище! А это еще что?.. «Ст пиет ни заметск рееной…»
Я высказал соображение, что, может, «Микрон», как Паганель, по ошибке изучил не тот язык. Но Саша молчал. Он следил за лентой.
«Яркова можной селоко, дых челн киркать уверь-ка. Мрач-ник сбою крадовы беды трубава».
— Слушай, — сказал Саша, — твой Димка, когда был маленьким, как называл троллейбус?
— Димка? Троллейбус?.. Ты хочешь сказать, что «Микрон» учится говорить?
— Да… если рассматривать происходящее несколько упрощенно.
А «Микрон», входя во вкус, шлепал букву за буквой: «Хоромых зернись скорник вышел на мостки. Вычек было видит первозник алые листве».
— А вдруг этот мыслящий комод и в самом деле наткнется на сигналы из неведомого мира? — спросил я.
Саша ничего не успел ответить. В глубине «Микрона» что-то хрустнуло, из задней стенки вылетел сноп синих искр, запахло паленым, погасла какая-то одна из бесчисленных лампочек, а дьявольский аппарат, поперхнувшись словом «воздуха», все повторял последний слог «ха-ха-ха-ха-ха…».
Саша бросился к месту происшествия. Необходимый для первой помощи инструментарий был у него под рукой, но пустить его в ход не пришлось: очевидно, «Микрон» сумел сам навести порядок в своем хозяйстве…
— Скорее! Сюда! — заорал я: на ленте снова стали появляться буквы…
«…что наши предки жили в другом мире. Где он — никто не знает. Мы, и наши родители, и родители наших родителей родились здесь».
Сердце грохотало, как танк по мосту. Оно застряло в горле, его чугунные удары колотились в висках.