Клуб любителей фантастики, 2003
Шрифт:
«А вот у нас сухо, безопасно и даже уютно, — удовлетворенно отметил Сашка. — Хотя и тесновато немножко. Приходится признать, что при всех своих недостатках Зануда иногда способен приносить… Впрочем, об этом я, кажется, уже сегодня думал».
— Что такое? — Сергей Владимирович с недоверием вглядывался в окно, за которым уже вовсю светило солнце, согревая насквозь промокшую землю и молчаливых нахохленных птиц, рассевшихся рядком на провисшем куске электрического кабеля. Но смотрел он при этом не на улицу, а на само стекло. — Я сказал: сушить иллюминаторы! —
Прорезиненная черная полоска послушно проползла сверху вниз по внешней поверхности стекла, оставляя его сухим и безупречно прозрачным.
Но уже через минуту на стекле снова возникли непонятно откуда и медленно растеклись по накатанным дорожкам мелкие капельки влаги.
— Наверное, что-то с климатизатором, — решил отец. — Нуда ничего, починим, — бодро продолжил он и, как по дружескому плечу, постучал ладонью по стене дома. — Ему и так сегодня прилично досталось.
А Сашка внимательно изучал макароны в своей тарелке и помалкивал. Все равно — он знал это наверняка — капитан-подводник, даже в отставке, никогда не поверит в то, что дом тоже может плакать. Да к тому же от радости. Оттого, что смог оправдать доверие своих хозяев — всех, без исключения.
ТЕХНИКА МОЛОДЕЖИ 8 2003
Виталий Романов
ВИРТУАЛЬНАЯ КРОВЬ
Самолет противника уходил от меня по крутой дуге. Инверсионный шлейф красиво вспарывал синеву неба, но мне было не до прелестей окружающего пейзажа. Я словно бы видел пилота, что сидел в кабине и пытался резким маневром сбить меня с прицела. В такие мгновения я всегда чувствую врага, почти как самого себя, чувствую его волю, слитую воедино с могучей боевой машиной. Я знал, что пройдет лишь несколько мгновений, и мой палец, лежащий на кнопке «Fire», замкнет цепь стрельбы. Этот пилот, конечно, крут, но от моей ракеты ему не уйти. Вот сейчас, еще миг…
Я неуловимым движением изменил вектор тяги основного двигателя, одновременно задавая «птице» вертикальное ускорение. Так удобнее, сверху — коршуном — обрушить удар прямо на центральный процессор вражеского самолета, чтобы поверженную машину уже точно нельзя было восстановить.
И в этот миг сигнал «Danger» кровавым сполохом разрезал видевшуюся мне картину агонии врага. Я не успел толком понять, что произошло, — самым краешком сознания засек только, как из облаков, со стороны солнца, вывалилась еще одна тарелка, раскрашенная в ненавистные мне боевые цвета. Почему мой радар не обнаружил ее ранее? Этот вопрос я задал себе уже тогда, когда перед глазами появилась стена огня. Яростный шквал захлестнул меня, ослепляя. В такие секунды чувствуешь острую боль — будто бы умираешь вместе со своим самолетом. Через миг угасающие экраны связи пересекла быстрая тень, совершившая переворот в воздухе, — это был фирменный знак. Такую метку я сегодня
«Утеря контроля! Ваш корабль уничтожен!» — загорелась надпись на экране, а потом механический голос продублировал ее.
— Заткнись баран, — процедил я. — Сам вижу.
— Вас не понял, — бесстрастно произнес компьютер центра управления боевыми вылетами. Компьютер, отвечающий за меня, капитана Попова, за мой третий разбитый сегодня самолет, за падающую вниз поверженную птицу с эмблемой скорпиона на брюхе.
— Пошел в зад! — устало огрызнулся я, скидывая с плеч ремни. «Думай, капитан, думай! Сегодня этот гад дважды уложил тебя. Причем только что он сделал это за мгновение до того, как ты сам был готов нанести решающий удар. Ты пропустил детскую плюху, капитан…»
— Капитан Попов, — промурлыкали наушники, — вас вызывает полковник Грудин. Немедленно явиться в блок один, оперативный центр управления третьим сектором боевых действий!
Я схватил брошенный шлемофон:
— Есть!
«Ну вот, капитан. Ты ошибся. Сейчас получишь пару огненных стрел под хвост…» Еще никому на этой войне не удавалось уложить меня дважды, в течение одного дня. А «Дракон» — уложил! Играючи, как на тренажере, два раза подряд! Меня, капитана Попова, одного из лучших асов нашей армии. Какой позор! Думай, капитан, думай!
Широкие коридоры боевого центра. Иду по длинному проходу в сторону оперативного командного пункта, минуя закрытые двери. Тихо. Обманчивое спокойствие… Вот еще одна дверь. Еще. За каждой из них — пилот, летчики ведут тяжелый бой. Нашей армии сейчас так трудно, как, пожалуй, никогда еще не было. Каждый человек на счету, каждая машина. Я мысленно видел, как они там, в голубом небе, закладывают виражи, начинается привычное мерцание сознания, как пот застилает глаза, все ради того, чтобы упредить на миг врага, первым нанести молниеносный удар. И только я, как последний новобранец… Я почти пинком распахнул дверь оперпункта.
— Капитан Попов по вашему приказанию прибыл! — четко, хотя, быть может, излишне громко и зло доложил я.
— Здравствуй, капитан! — полковник Грудин первым шагнул навстречу и протянул широкую ладонь. Я ответил быстрым рукопожатием, однако он задержал мою руку, пристально глядя в глаза.
— Зол? — спросил он. И сам же себе ответил: — Зол, вижу. Это хорошо, что ты зол, капитан. Значит, не все потеряно…
— А как еще могло быть? — не удержался я.
— Если бы ты был подавлен…
— И что бы это значило?
— Что значило бы? Что у тебя нет шансов против него.
Я напрягся. Значит, Грудин тоже заметил, что оба мои поражения — от одного противника. Впрочем, этого следовало ожидать. Грудин налетал столько, что нам всем и не снилось. Как опытный картежник враз, по рубашке, запоминает всю колоду, так Грудин, по почерку, определит в небе любого нашего пилота. Выходит, их летунов он срисовывает столь же легко…