Клуб любителей фантастики. Анталогия танственных случаев. Рассказы.
Шрифт:
– Глубокочтимая супруга Президента! Высокоуважаемые дамы и господа! Друзья! Я, Эрик Гернет, и моя несравненная спутница жизни Жанна рады приветствовать всех вас в лучшем из залов московского Кремля. Открою секрет: на свой скромный юбилей я созвал всех, кто так или иначе помог мне за долгую жизнь. Особая благодарность моему наставнику и благодетелю, Президенту всех россиян, его супруге и дочерям, внукам и правнукам. Об их роли в моей судьбе я скажу несколько позднее, когда, освободившись, наконец, от важных государственных дел, к нам пожалует
"Каким же образом он к нам пожалует?" - подумалось мне, и я мельком взглянул на госпожу президентшу, прозванную еще в прошлом веке Молчуньей. Видимо, ей пока не донесли, что двойник Президента покончил с собою сегодня ночью. Очередному дублеру завтра предстоит плановая операция-по пересадке печени.
– Коллеги! Сограждане! Друзья моего детства и зрелых лет!
– вещал юбиляр.
– Прежде чем приступить к ужину при свечах, позвольте немного пофилософствовать на тему свободы и долга в благодеянии.
...Господи, это жабообразное страшилище с чудовищными шишками на лысом пятнистом черепе, этот толстенный хряк с колышащимися складками кожи на шее, этот пыхтящий, сопящий, то и дело отсмаркивающийся монстр, что изрекает жалкие благоглупости, неужто он тот самый Эрик Гернет?
Я перевел взгляд на Жанну и встретился с ее взглядом. О боги небес и земли! Вот загадка так загадка: за четыре десятилетия она почти не изменилась, даже самая придирчивая соперница не дала бы ей больше тридцати.
Посыпались тосты в честь Нобелевского лауреата. Дождавшись, когда Жанна отлучилась в президентскую ложу, я подошел к Эрику с поздравленьями. Мы обнялись, он даже всплакнул, после чего я вручил ему подарки: почти невесомый лиловато-пурпурный кристалл, добытый на Марсе одним из моих учеников, и обычный почтовый конверт.
– Счастлив, что вы, Эрик Яковлевич, один из немногих на планете, в чьей знаменитой коллекции заблистает отныне марсианская диковинка, - сказал я.
– И не менее счастлив, если не более, что никто, кроме вас, должным образом не оценит сообщение, таящееся в конверте. Я сделал для вас копию из моего архива. В сообщении этом значится, что 29 августа 1999 года все восемь братьев Каскыровых были уничтожены за одну ночь. В результате межклановых разборок в Средней Азии. Так что ваше давнишнее желание исполнилось, хотя и с некоторым запозданием.
В выцветших глазах Гернета промелькнула тень недоумения, смешанного с испугом,
– У вас железная хватка, господин министр общественного спокойствия, - негромко проговорил старик.
– Верите ли, но именно вас я считаю главным гостем на сегодняшнем торжестве...
II. Подземное озеро
(Надиктовано 14сентября 1971 г.
– для личного архива)
В конце мая прилетел из Хабаровска мой старший брат. Мы не виделись больше двух лет. Выглядел он неважно: исхудавший, руки трясутся. На Трубную, где я снимал крохотную квартиру, он нагрянул нежданно-негаданно, около восьми вечера. В холодильнике было хоть шаром покати. Я смотался
Я налил до краев рюмки, поднял свою, но брат, странно заслонившись от меня рукою, выдавил каким-то замогильным голосом:
– Лучше убери это зелье, Ник! Завязал я с зеленым змием. Приехал вшивать в задницу "торпеду". Давай ищи нарколога.
– Да ты никак спятил!
– изумился я.
– Какая "торпеда"? Когда ты успел пристраститься к хмельному, если всю жизнь крутишь педали? Ты же мастер спорта не по шашкам, а по велосипеду, помнишь, как сам пел под гитару про своих дружков: "Сердце - железное, нервы - стальные, как спицы".
– Были стальные, да сплыли, - сказал он устало.
– А оба велосипедика своих я давно уж продал, сразу как Зинка с дочкой ушла обратно к своей мамочке. Последние полтора года вкалываю грузчиком на мясокомбинате. Эх, подкосила меня любовь! Теперь прозябаю в общаге задрипанной... Ладно, хватит излагать автобиографию. Ну как ты здесь? Правда, что после юрфака подался в лягавые?
– Вместо "лягавых" я предпочитаю говорить "сыщики". Да, распределился в угрозыск, двадцатого августа выхожу на службу.
Я тоже не стал пить. Мы отужинали, поговорили еще и легли спать. Под утро я встал по нужде. Уже светало. Глядь - а бутылка-то пустая. Наклонился к брату, скорчившемуся на раскладушке: так и есть, вылакал.
Часам к десяти он пришел в себя и, еще не вставая с постели, взмолился:
– Ник, подыхаю! Сердце жжет! Принеси опохмелиться! Любой бормотухи.
Его бил колотун: руки-ноги ходили ходуном, голова дергалась. После двух стопок портвейна брат малость успокоился, постоял под душем.
Мы отправились в зоопарк. Возле озера, где плавала стайка лебедей, он вдруг смертельно побледнел, грохнулся на скамейку, схватился руками за правый бок.
– Андрюша, Андрюша!
– заметался я.
– Что с тобой?
– Печ-чень при-хва-тило...
– простонал он.
– Р-раз-до-будь аллохо-лу!
Тут я понял: дело нешутейное - и на следующее утро повел его в больницу на Пироговку, где работала медсестра Таня, моя зазноба.
Анализы были готовы через два дня. Просмотрев их, врач сказал мне и Татьяне (брат тем временем дремал на траве в больничном садике):
– Вот что, голубки. У него цирроз печени. В последней стадии. Ежели не завяжет со спиртным, больше трех месяцев не протянет.
– А если "торпеду" вшить?
– спросил я.
– Дважды уже вшивали. В Хабаровске. И оба раза он срывался.
– Откуда известно?
– Он сам рассказал. Алкоголики от врачей секретов не держат.
– Что же делать, если никакие увещевания не помогают?
– вопросил я.
– Вот и вчерашним вечером он клялся: мол, в рот больше спиртного не возьмет, а ночью, когда я спал, купил две бутылки мадеры у таксиста и вылакал. Он убивает сам себя.