Клуб неисправимых оптимистов
Шрифт:
— Сейчас не до того, мы готовимся к экзаменам. Вам нужно принять лекарство и хоть на время бросить курить.
— Черт, забыл попросить вас купить сигарет.
На следующий день центральное отопление в нашем доме отключилось, и температура упала до четырнадцати градусов. Тут-то и выяснилось, что радиатор исчез.
— Но он же не мог улететь! — воскликнула мама и обвела нас негодующим взглядом.
— На прошлой неделе он стоял в кладовке, я точно помню, — заявила Мария.
— Очень странно.
— Я не вру, клянусь вам, мадам.
— Ты доставал радиатор, Мишель?
— Зачем
Загадка улетучившегося радиатора занимала нас еще несколько недель. Мы искали повсюду, расспросили соседей и консьержку. Мама заподозрила, что папа увез его в свою холодную провинцию, не сказав ей ни слова. Некоторые тайны вызывают жгучий интерес и дают пищу для споров и дискуссий, например страшный снежный человек, лох-несское чудовище и летающие тарелки. На самом деле никаких загадок на свете нет — только лжецы, двуличные придурки и трусы.
— Господи, как же хочется согреться! — взвыл я. — Здесь холодно, как в Сибири. Мозги замерзают. Не удивляйтесь, если я завалю экзамены!
19
Я проснулся среди ночи от озарения. Нужно сесть на корабль. Сняться с якоря и не смотреть, как удаляется берег. Выйти в открытое море и перешагнуть черту. Решено. Мы уедем. Вместе. Никто не сможет мне помешать. Оставалось определиться с экзаменами — сдавать или наплевать на степень бакалавра. В конце концов я решил не затягивать дело и «вскрыть нарыв». Я знал от Камиллы, что ее отец рано возвращается с работы. Нужно во что бы то ни стало увидеться с ним, действовать напористо и добиться своего. Я прогулял последний урок и отправился к Камилле домой, намереваясь использовать шахматную тактику и навязать «противнику» свою волю. Дверь открыл крепкий мужчина лет пятидесяти. Он приветливо улыбнулся и спросил, чем может быть полезен. По глуховатому голосу я узнал отца Камиллы.
— Здравствуйте, мсье Толедано. Я — Мишель Марини.
— Здравствуйте, Мишель, как поживаете?
Он приветливо улыбнулся и протянул руку, чем немало меня удивил.
— Вы к Камилле?
Я не знал, что ему известно, и сказал:
— Мне нужно поговорить не с вашей дочерью, а с вами.
— Понятно…
Он посторонился, пропуская меня в квартиру. У двери громоздились картонные коробки с наклеенными на крышки бумажками. Когда я позвонил, отец Камиллы как раз собирал очередную коробку в столовой.
— Скоро уезжаете?
— Сначала отправим вещи. Выпьете со мной кофе?
— Спасибо, не хочется.
Он налил себе большую чашку и сказал:
— Напрасно отказываетесь. В такую погоду кофе отлично помогает согреться… Так что у тебя за дело, мой мальчик?
Он видел, что я не знаю, как начать, и решил усадить меня за стол:
— Давай присоединяйся. Любишь миндальные бисквиты? Моя жена сама их печет. — Он открыл жестяную коробку с сухим печеньем. — Налетай! Бьюсь об заклад, тебе понравится.
Из вежливости я взял две штуки:
— Очень вкусно.
— Жена кладет в тесто апельсиновые корочки — это рецепт моей мамы, она родом из Константины.
Даже если ты не умеешь плавать, а вода ледяная, приходится прыгать за борт, чтобы не пойти на дно вместе с кораблем.
— Я хочу поехать с вами, мсье Толедано.
Он перестал жевать и поставил чашку на блюдце, но не выказал ни удивления, ни гнева.
— В Израиль?
— Да.
— Хочешь приехать на каникулы?
— Нет. Хочу уехать навсегда.
— Из-за Камиллы?
— Да.
— А что она об этом думает?
— Камилла сказала, что между нами все кончено.
— Моя дочь права. Вы друг другу не подходите.
— Почему?
— Потому что ты не еврей.
— Для меня это не имеет значения. Я неверующий и плевать хотел на религию.
— Ты хороший парень, Мишель. Мне нравятся поэты.
— Кто вам сказал, что я поэт?
— Моя дочь ничего от меня не скрывает. В молодости я тоже обожал стихи. Особенно Аполлинера. Ты знаком с его творчеством?
— Я мало что читал из его стихов.
Он задумался:
— А я почти все забыл. Так много времени прошло…
Он закрыл глаза…
…Как я люблю, золотая пора, о как я люблю твои звуки, Когда падают яблоки с веток в безлюдье глухом, А ветер и роща, сплетая доверчиво руки, Безутешные слезы роняют листок за листком… [184]— Кое-что задержалось вот тут, — с улыбкой произнес он, постучав указательным пальцем по виску. — Невероятно, как много ненужных сведений хранит наш мозг. Я ничего не имею против тебя лично, но предпочитаю, чтобы моя дочь нашла себе мужа-еврея. Так будет правильней.
184
Аполлинер Гийом. Ранние стихотворения. Пер. с фр. М. Н. Ваксмахера.
— Почему?
— Из-за детей! Ты думал о детях?
— Пока нет.
— В том-то и проблема. Ты бы хотел, чтобы твои дети посещали синагогу?
— Может, они не будут ходить ни в синагогу, ни в церковь, откуда мне знать?
— Со своими детьми ты сможешь поступать, как захочешь, а мои внуки молиться в церкви не будут. Жить в мире — значит жить среди своих. Евреи пусть живут с евреями, католики — с католиками.
— Но зачем уезжать? Евреем можно быть и во Франции.
— Будь я китайцем, жил бы в Китае, и это было бы правильно, разве нет?
— Согласен.
— Я — еврей, и я уезжаю в Израиль. Все просто. Ты — француз и католик, тебе там делать нечего, что не мешает нам быть друзьями. Но каждый должен жить на исторической родине. Я рад, что вы с моей дочерью больше не встречаетесь. Ничем хорошим ваши отношения закончиться не могли.
— Не думаю, что Камилла хочет ехать.
— Я никого не принуждаю. Мои дети свободны. Скажи она, что хочет остаться во Франции, я поселил бы ее у моего брата в Монтрейе. Камилла хочет отправиться в Израиль потому, что там ее родина, и потому, что семья — это ее алия. [185] Мы едины, как пальцы одной руки. Кстати, родителям известны твои намерения? Они дадут разрешение на выезд из Франции?
185
Алия — это возвращение изгнанников с четырех концов света или иммиграция евреев в страну предков. Идея национального возрождения.