Клуб обреченных
Шрифт:
Я ожидала гостей.
Я ожидала троих — двоих мужчин и одну женщину, и они уже спускались вниз по трапу. Мужчины вели женщину под руки, но смотрели на меня. Женщина же смотрела себе под ноги и, судя по всему, беспокоилась только, как бы не споткнуться.
Но за спинами троих — двух знакомых мне мужчин и незнакомой женщины, которую я тем не менее узнала по фотографии, лежавшей у меня в кармане, — возник четвертый.
И я меньше всего ожидала видеть его здесь, в Питере, спускающимся с самолетного трапа. Четвертый был высокий мужчина в невзрачном темно-сером плаще и старомодной
Но это был не профессор и уж тем более не фотограф. Это был мой непосредственный начальник, генерал Суров. Это был Гром.
— Здравствуй, Багира, — тихо сказал он, между тем как двое мужчин ограничились кивками. — Как тут у тебя?
— Сегодня можно заканчивать, — сказала я, еще не вполне оправившись от удивления, которое посетило меня при появлении Грома, — все подготовлено. Но каким судьбами, Андрей Леонидович? Вы же не считали дело важным, не так ли?
— Закончим — объясню, — отозвался он. — А сейчас мы поедем в гостиницу. Ведь нужно же устроить Людмилу Александровну как полагается.
И он показал на женщину, которую держали под руки двое мужчин. У женщины было припухшее, голубовато-бледное лицо с темными глазами и неопределенный взгляд. Как будто она сама и не очень понимала, где находится. Но при словах Грома она подняла глаза и произнесла чуть хрипловатым и неожиданно звучным для ее болезненного вида голосом:
— Не надо в гостиницу. Домой… поедем домой.
Вынос тела Александра Самсонова был назначен на два часа дня.
Скорбная процессия прошла по двору дома, где жил Самсонов, гроб установили в салоне мини-автобуса, люди, провожающие футболиста в последний путь, загрузились в многочисленные автобусы и личные авто, и траурный кортеж тронулись на кладбище.
Команда «Арсенал» ехала в своем клубном автобусе. Вице-президент Белозерский, подчеркивая свою демократичность и скорбь, не воспользовался своим роскошным «Мерседесом», а, как и все сотрудники клуба и большая часть футболистов, ехал в автобусе. При нем были Шевцов и Нилов. Зато врач клуба Слава Котов, явно выпивши, ехал на своем раздолбанном «Саабе», побывавшем во множестве разнокалиберных ДТП и прочих передрягах.
Экс-тренера команды Георгия Коренева на похоронах не видели.
Конечно, его не видели. Он сидел в машине Наташи Самсоновой вместе со мной и Громом. Сама Наташа, равно как и ее отец, а также родители Саши, накануне вечером прилетевшие из Владивостока на похороны сына, — все они были при гробе в катафалке.
— Где Шевцов? — отрывисто спросил Коренев, поворачиваясь ко мне.
— Он в «арсеналовском» автобусе.
— Может, не стоит ждать, пока приедем на кладбище? — проговорил Коренев, смотря на этот раз уже на Грома.
— Стоит, — коротко ответил тот.
Нет смысла описывать последующие два часа. Каждый, кто хоть раз был на похоронах, прекрасно знает, что это такое. Самое главное началось после того, как Андрей Шевцов подошел к полузасыпанной могиле своего друга и, бросив туда три горсти земли, отошел в сторону.
Там
— Давай!
Тот быстрыми шагами подошел к группе с Белозерским, Шевцовым и Ниловым, и я, насторожив слух, услышала негромкие слова, сказанные моим коллегой по Особому отделу, и сумбурные ответы на них:
— Гражданин Шевцов?
— Да… а что такое?
— Вы арестованы.
— Эт-та еще что такое? — Холодный, властный, хорошо поставленный голос Белозерского легко продрался сквозь невнятный гул голосов, шепотков, приглушенных всхлипываний и вошел в мои уши четкими, рублеными словами: — В чем дело?
Шевцов попятился.
— Гражданин Шевцов, вы арестованы по обвинению в убийстве Александра Самсонова. Ваши руки. — И агент ФСБ, не дожидаясь, пока ошеломленный Андрей сможет дать хоть какой-то мало-мальски членораздельный ответ, защелкнул наручники на запястьях Шевцова.
— Это беспредел, — спокойно заявил Белозерский. — Вы отдаете себе отчет в том, кого вы обвиняете и в чем вы обвиняете?
И он бросил в моем направлении пристальный взгляд. Дескать, сколько тебе, дуре, объяснял, что клуб тут вовсе ни при чем, что клубу смерть Самсонова невыгодна, ты так и не поняла!
Я сделала несколько шагов и оказалась перед Шевцовым и Белозерским.
— Если вы имеете претензии, господин Белозерский, — холодно заявила я, — то можете сегодня же прислать адвоката вашему футболисту или явиться самолично. Куда — вы знаете. Я думаю, вы предпочтете промежуточный вариант и придете сами, в сопровождении адвоката. Не так ли?
— Вы пожалеете, — без всякой угрозы в голосе, но с большим чувством собственного достоинства ответил вице-президент «Арсенала».
— Пожалею, Михаил Николаевич. Пожалею. — Я повернулась в нему спиной и уже через плечо добавила: — Только весь вопрос в том, кого именно я пожалею. А в этом деле есть кого жалеть.
Он еще пытался держаться, хотя его красивое лицо, запечатленное на множестве журнальных обложек и газетных полос, уже утратило лоск. Он смотрел на меня оцепеневшим взглядом темных глаз и выговаривал слова, которые ему самому, вероятно, казались мучительными и чужеродными:
— Вы не имеете никакого права так поступать со мной. Завтра важная игра. Конечно, вы не из Петербурга, вам все равно… конечно, вам важно, чтобы московские команды заняли первые места, но…
— Андрей, достаточно! — перебила его я. — Быть может, хватит юродствовать? А? Ведь ты сам прекрасно понимаешь, что все тобой сказанное — это так, отговорка? Нет, не понимаешь?
Андрей Шевцов отвернулся и посмотрел в стену. На стене не было ничего заслуживающего внимания, кроме разве что календаря, по которому он мог уточнить дни игр чемпионата. Впрочем, это больше ему и не понадобится.