Клуб одиноких сердец унтера Пришибеева
Шрифт:
оттуда к жене комбата в Кедровскую больницу с передачей и,
наконец, так много дел и нужных, и полезных совершив, к
родительскому дому кочумая, внезапно на проспекте на
Советском, самом главном, увидел, углядел, заметил от каши
манной порозовевшую, похорошевшую девицу, Валеру Додд.
— Аааа!
Вот при каких обстоятельствах, бурля, кипя от чувств
нахлынувших избытка, резиной жигулевской едва не переехал
редактора-стажера программ
ответственного сын, племянник компетентного и внук
заслуженного, гаденыш Сима Швец-Царев.
— Ну что, попалась?
— Попалась, попалась, — охотно согласилась Лера, без
лишних слов усаживаясь прямо на переднее сиденье.
— Куда изволите? — скосил свой гнусный глаз
неисправимый и улыбнулся безобразно.
— Куда? Куда? На студию. У меня эфир через полчаса.
— А, ну, ну. Ты же у нас кинозвезда. Гундарева
Пундарева.
— Мадам, — зарыготал, запузырился веселый Сима,
рукоятку на себя потянул, педаль в противоположном
направлении двинул, пугнул гудком прохожего, беднягу, на
зебре зазевавшегося, и дунул вдоль по улице широкой. Пять
минут, и вот уже паркуется у проходной красивой телецентра.
— Во сколько освободишься?
— В четыре, — в глаза зеленые спокойно глядя, лжет
Лера без малейшего смущения.
— Ну, смотри, без пятнадцати я жду тебя на этом самом
месте. Обманешь, пеняй на себя.
Да, строг был Сима, крут и краток, но спросить с
проказницы и в этот раз ему не удалось. Увы, сегодня рано
утром, еще не пробовала даже Валера веки разлепить, и Сима
жидкостью студеной разбавить излишествами разными
вчерашними испорченную кровь, а на столе дежурного
центрального РОВД уже лежало птицей дохлой заявление, в
котором потерпевшая Ирина Афанасьевна Малюта, от
сложностей оперативно-розыскных мероприятий бригаду
следователей избавляя, не только имя, Швец-Царев, фамилию
насильника, ублюдка указала, но также год рождения
шестидесятый и адрес — проспект Советский, 8-42.
ТОЛИК
Экий прямо-таки демон, исчадье ада, смотришь, вроде
бы спит, дремлет, дурной румянец оттеняет полудетскую
щетину, невинный пузырек слюны все силится, но капелькой
горячей скатиться по подбородку в ямочку землистую никак
не может, дитя природы, молочный агнец, так нет же,
выродок, последний негодяй, непостижимым образом в
минуту эту же, вот в этот самый миг, в другом, совсем другом,
представьте себе, месте, на свежем воздухе в чудесном
скверике под сенью алюминиевой огромной чаши приемной
станции
фантастическим чудовищные совершает действия, о коих
трактует с презрением явным и очевидным отвращением
позорная, неуважаемая 117 статья УК РСФСР.
Фу.
Подлец, мерзавец, скот, и еще осмеливается, подумать
только, гудком пронзительным пугать законопослушных,
смирных граждан, спешащих под мигание зеленого глазка по
освеженным совсем недавно к майским торжествам полоскам
белым пешеходной зебры.
Впрочем, всего лишь одного, одного лишь только
гражданина по пяткам стеганул сигналом звуковым
внезапным, в зад подтолкнул свирепо затейник полупьяный
Сима, от Леры заработав, кстати, неласковое:
— Идиот, — а именно, соседа Доддов, Толю Кузнецова,
такого молодого человека с волосами президента, в ту пору
знаменитого, овеянного славой даже дискоклуба
Южносибирского горного института, ЮГИ, "33 и 1/3".
Электрический разряд природы гнусной мурашками
скатился от шейного позвонка к поясничному, аукнулся в
поджилках, и Толя стрекоча задал, да, что есть духу
припустил, забыв, отбросив прежнее жеманство ленивой,
семенящей, полупрезрительной рысцы.
Вот так судьба бывает несправедлива, в каком порою
неприглядном виде готова выставить не охламона с рожей
мятой и не девицу моральных принципов сомнительных, а
юношу серьезного, к тому же исполняющего священный свой
гражданский долг.
Да-да, ведь не к какой-нибудь блондинке в колготках
красных непристойных спешит в объятия Анатолий. Суровая
Родина-мать ждет его на аллейке безлюдной в час утренний, в
день будний городского сада. В лице гуляющего как бы среди
скамеек синих и зеленых свежеокрашенных мужчины в кепке
и плаще. В образе старшего лейтенанта Виктора Михайловича
Макунько из управления по городу Южносибирску и области
одноименной.
Именно к нему спешит, торопится от дома прочь, от
института, наш диск-жокей, организатор молодежи, вот чудом
только не наткнулся на циферблат своих часов, к лицу рукой
внезапно вознесенных и ускоряется опять, без всякой видимой
угрозы внешней, сам все быстрее и быстрее переставляет
ноги.
Опаздывает. Опаздывает явно, не успевает. Нет,
скрыть сие, конечно, невозможно. Но можно, необходимо
даже просто-напросто другое, причину столь поразительной,
несвойственной Толяну совершенно необязательности. Иначе