Клянусь отомстить
Шрифт:
– Ай! – вскрикнула она, получив ощутимый и крайне болезненный удар деревяшкой по обеим локтевым костям.
Этого Степан Игнатьевич не стерпел. Решив, что кавказец умышленно запустил тяпку в жену, он ринулся в бой.
– Тихо, тихо! – забормотал выросший у него на пути Бакс.
Он прекрасно владел собой и хотел всего лишь предотвратить столкновение, однако и это движение Степан Игнатьевич расценил по-своему.
Детство его прошло в рабочем поселке, где драться учились раньше, чем читать и делать многие другие вещи. Не замедлив бега, а лишь сменив на ходу ногу, он боевито боднул Бакса в лицо.
Тот с размаху сел на грядку. Его гнусавое ругательство потонуло в истошном визге Лидии Ивановны, увидевшей, что Русик теснит Женьку, орудуя кулаками так стремительно, что их почти не было видно.
Но ее сын был не из тех, кто дает себя в обиду. Поднырнув под руками противника, он сошелся с ним вплотную. Приподнятый за ремень, кавказец потерял опору под ногами. Инстинктивно придерживаясь за Женькины плечи, он почувствовал, как его круто разворачивают вокруг оси и отпускают.
Пролетев метра два, Русик грохнулся на низкий заборчик, ограждающий клубничную плантацию от дорожки. Острые колышки, вонзившиеся в бедро и бок, заставили его взвыть.
Его крик утонул в потоке ругани катающихся по земле мужчин. Верх взял Бакс, сумевший свалить Семена Игнатьевича, когда тот пытался проскользнуть мимо, чтобы прийти на выручку сыну. Покряхтывая от вожделения, он стал наносить размашистые удары в голову поверженного противника. Женька сшиб его пинком в ухо, а к месту схватки уже спешила Лидия Ивановна, вооружившаяся кривыми секаторными ножницами и зачем-то жестяной лейкой.
Только тогда опомнился Летягин, который все это время лишь безмолвно наблюдал за сражением, не веря своим глазам и не зная, как исправить ситуацию, вышедшую из-под контроля.
– Прекратить! – завопил он, выпучивая глаза. – Прекратить немедленно!
Не удовлетворившись окриками, он перехватил и остановил Русика, рвущегося поквитаться с Женькой, а потом повис на мускулистой руке Бакса, взволнованно нашептывая ему что-то на ухо.
Лидия Ивановна тоже сменила воинственное поведение на миролюбивое, успокаивая своих мужчин и призывая их прекратить драку.
По прошествии минуты все четверо противников пришли в себя и смогли оценить ситуацию трезвым взглядом. Самым непримиримым остался Русик, крупный нос которого увеличился в размерах вдвое и не переставал сочиться красным. Женька хоть и рвался отстаивать честь семьи кулаками, но уже не пытался освободиться от отцовской хватки или обогнуть мать, отделяющую его от пришельцев. Самыми спокойными выглядели Бакс и Степан Игнатьевич, заставившие себя обменяться несколькими дежурными вежливыми фразами. Летягин, тот даже выдавил из себя улыбку, но, уходя, был бледен той нехорошей восковой бледностью, которая присуща мертвецам или смертельно больным людям.
Оставшись одни, Артемовы переглянулись.
– Н-да, – пробормотал отец виновато. – Наломали дров.
– А пусть не лезут! – задиристо отрезал Женька. – Еще раз сунутся, я им головы поотрываю.
– Ой, не нравится мне это, – пожаловалась мать, разглядывая синяки, оставшиеся на руках. – Соседи, наверное, видели все. Стыдно в глаза смотреть будет.
– Успокойся, ма. Нам стыдиться нечего, не мы первые начали. – Женька вопросительно взглянул на отца. – Па, не возражаешь, если я сегодня закруглюсь? После такого стресса много не наработаешь.
– Да у меня самого все из рук валится. – Степан Игнатьевич раздраженно распрямился над поваленным заборчиком. – Поезжай, сынок. Развейся как следует. Забудь все, что здесь было. Плюнь и забудь, вот так. В жизни надо не назад смотреть, а вперед, иначе будешь как та кошка, что свой хвост ловит, все по кругу да по кругу.
Что касается самого Артемова-старшего, то ему уже недолго оставалось землю топтать: ни по кругу, ни по прямой, вообще никак.
Разборки на «Олимпе»
Во времена давние, смутные, прозванные в народе «лихими девяностыми», каждый серьезный бандит стремился обзавестись таким особняком, чтобы подвал имелся – поглубже и побольше. В таких подвалах пытали, убивали, насиловали, темницы устраивали, было где разгуляться. Некоторые даже семейные склепы сооружали или захоронения с безымянными могилами. Было время. Но все это осталось в далеком прошлом.
Никита Петрович Котов предпочитал вести сугубо городской образ жизни, яркий, насыщенный, с обязательными посещениями концертов, театров, ресторанов и различных светских тусовок, преподносимых общественности под разными пикантными соусами. В свои шестьдесят с небольшим лет он не собирался сидеть бирюком в глуши, развлекаясь охотой, фейерверками и верховой ездой по округе. У него были другие запросы, а свои запросы Котов привык удовлетворять. Любые.
Он был статен, величав, седовлас, перенял из кинофильмов достаточное количество барских манер, умел носить смокинг с бабочкой, сочетая его с аристократическим перстнем, что выглядело на этом человеке не смешно и не нарочито, а очень даже значительно.
Жизненный путь Котова был подробно расписан в нескольких уголовных делах, одни из которых внезапно закрывались, а другие доводились до логического конца в суде, где пару раз он получил большие сроки, вылившиеся, правда, в смехотворно кратковременные отсидки с условно-досрочным освобождением за примерное поведение, трудолюбие и активное сотрудничество с администрацией. Все это Котов расценивал как досадные эпизоды бурной молодости и уголовным прошлым своим не бравировал, а, напротив, старался его затушевать и даже вовсе вытравить из биографии. Времена откровенного бандитизма давно закончились. Деньги делались теперь по-другому, капиталы сколачивались грандиозные, так что рэкетом, крышеванием и грабежами занималась полиция, тогда как большим бизнесом занимались большие люди, с серьезными связями и высоким социальным статусом.
Был Котов лидером организованной преступной группировки, а ныне стал политиком. ОПГ, конечно, частично сохранил, разбросав бойцов по разным фирмочкам, спортивным обществам и охранным агентствам. Самые надежные и проверенные работали в службе безопасности компании «Стройинвест», негласно принадлежащей Котову, хотя учредителями и владельцами значились совсем другие люди. Что касается его политической деятельности, то она заключалась в регулярном избрании и переизбрании Котова народным депутатом местных советов или кем-то в этом роде, что не суть важно. Собственной партией он пока не обзавелся, в столицу не рвался, так что имел возможность наслаждаться жизнью.
Она у Котова была красивая, требующая немалых расходов.
Его апартаменты занимали весь верхний этаж самого современного и высокого здания города. Выражаясь по-современному, это был пентхаус. Не нью-йоркский, конечно, но все же.
Котов жилищем гордился. Из окон двадцать третьего этажа небоскреба «Олимпийский» открывался великолепный вид на город и окраины, подернутые романтической завесой смога. С южной стороны просматривался тот самый дачный поселок, где происходили события, описанные в предыдущих главах. Котов туда переезжать не собирался. Как уже отмечалось, он был приверженцем городского образа жизни. Проект с возведением элитного загородного жилья был затеян исключительно с целью наживы.