Клятва разведчика

Верещагин Олег Николаевич

— А в чём разница между отваром и настоем? — уныло спросил Женька.

— Завтракать! — внутрь просунулась Юлька. У неё на бедре висел такой же, как у Женьки, пистолет-пулемёт, магазин сбоку. — Вы чего всё ещё лежите?

— Сигнала ждём, — серьёзно сказал Женька и протрубил в кулак «подъём».

— А я думала — приглашения, — фыркнула Юлька и исчезла.

— Ну и глазищи, — оценил я. — Дырку прожжёт запросто. Как бластер.

— Как что? — не понял Женька. Я поправился:

— Гиперболоид. Вжжик — и нету… Сань, ты завтракать идёшь?

— Иду, — неожиданно

мрачно ответил он, натягивая сапог на задранную выше головы ногу…

…На завтрак была всё та же каша с чем-то тушёным, в чём я не сразу, но всё-таки опознал лопуховые ростки — и чай, заваренный с листьями. Ничего чай.

— Хлеба нету, — объявила тётя Фрося всем сразу. — Последнюю муку на болтушку для обеда пустим, так что…

Никто особо не жаловался. Командиры наши сидели во главе длинного стола и о чём-то совещались, поглядывая на нас. Я понял так, что мой и Сашкин план решили принять — и вскоре выяснилось, что не ошибся.

Мы всё ещё скребли выданными ложками по днищам мисок, когда к нам подсел Мефодий Алексеевич. Он начал совершенно без околичностей:

— Ну чего, мне это — обрисовали, как вы это всё задумали, — он поглядывал на нас, как дедушка на «удачных» внуков. — Тут мы поговорили это, значит — хорошо придумано, получиться может… только это — если что, так это все головы и сложим. Оно и не так чтобы это страшно, но однако ж обидно — это…

— Если всё сделать точно, то должно получиться, — сказал я, и Сашка кивнул. Женька непонимающе на нас посматривал, но молчал. Мефодий Алексеевич покивал и сказал буднично:

— Ну так это что ж — вот утречком завтра это Ромка вернётся и обскажет, как это что на станции — в Борках это, значит. Если это — эшелонов с пехтурой нету, то это — ночкой всё это и обделаем. А пока ещё это обдумаем. И ясно дело это — готовиться будем… Вот ты, Саш, это, значит, — он посмотрел на Сашку, который отложил ложку совсем. — Ты говорил это — ваши там есть, в пакгаузе?

— Наверняка, — сказал Сашка.

— Ну так это, значит — ты их и выводить будешь. Возьмёшь ещё это — троих и будешь. И всё это на тебе.

— Не подведу, — твёрдо сказал Сашка. — Или погибну — или сделаю.

— Да уж это — сделай, погибших-то и так — это — немало, — покачал головой Мефодий Алексеевич и повернулся ко мне. — Теперь это — вышки. Вышек там аж четыре. Хоть на одной это — пулемёт уцелеет, и всё, порубят это наших враз. Я тут это — лучших стрелков тебе назову, так ты возьми ещё троих, а сам-то, это, говорят и так хорошо стреляешь? Это что значит — вышки на тебе, Бориска, так что уж и ты это — не подведи.

— Борь, возьми меня, — сказал Женька. я вспомнил, как он стреляет, и кивнул.

— Это значит — ещё и Юлюшку бери, она хорошо стреляет, — посоветовал командир. — Ну а четвёртым с вами сам Илмари Ахтович пойдёт, он это — стреляет-то тоже знатно. Вот только винтовок-то это — с трубками — у нас всего одна. Вы уж пристреляйтесь, только это — по пять патрон дам, это — больше никак…

… «Винтовкой с трубкой» оказалась личная винтовка Хокканена — безукоризненный «маузер» в промасленном чехле, на который

оставалось только облизываться. Женьке, Юльке и мне тоже достались «маузеры» — у них хоть и сильная отдача, но они и потяжелей, чем «мосинки», а значит — устойчивей.

После короткой тренировки — длинной она быть и не могла — я хладнокровно позаимствовал у тёти Фроси драный пограничный маскхалат, распустил его на ленты и несколькими обмотал «маузер», а остальные на скорую руку пришил тут и там, фестонами и просто одним концом, к своей куртке. Юлька, увидев меня в этом наряде, звонко расхохоталась:

— Ой, не могу! Леши-ий!!!

— Именно, — бесстрастно сказал я. — Могу поделиться.

Хокканен хмыкнул и покачал головой. Женька почесал нос. Моему примеру никто не последовал — да ну и фик с ним. У меня, кстати, почему-то было совершенно точное ощущение, что операцию откладывать не придётся.

— Ну что, давайте снаряжаться заранее, — капитан простецки высыпал на остатки моей материи горку золотисто-масляных парабеллумовских патрончиков, положил тут же полдюжины пустых плоских магазинов к ЭмПи. — Борис, Евгений, у вас по скольку полных магазинов?

— По три, — сказал Женька за обоих.

— Ещё по одному можете забить, — кивнул Хокканен. — И это весь лимит на завтра.

— Сто двадцать патрон на брата — весь лимит?! — возмутился я. — Мы в бой идём, или на стрельбы?!

— Сто двадцать восемь, — поправил Хокканен. — Ещё у тебя восемь в пистолете, а у Евгения семь в нагане. Кстати, нагановских патронов у нас нет вообще.

Усевшись вокруг материи, мы начали снаряжать магазины. Капитан неожиданно сказал:

— Форма на тебе здорово сидит, Борис. Носил до войны?

— Носил, — буркнул я. — А вы?

Он засмеялся. Я не понял, для чего он задал этот вопрос, но сам вопрос показался мне каким-то провокационным.

— Что ж, — сказал Хокканен, не продолжая этого разговора. — Завтра мы или обретём второе дыхание — как уставший бегун — или упадём замертво, не достигнув конца дистанции.

18

Налёт — вещь очень опасная, особенно налёт на превосходящего по силам врага. Я это знал, спасибо «АСКу», хотя кое-кто из родителей даже возмущался, что «слишком много времени тратится на военную подготовку — зачем это нужно скаутам?!» Почему-то считают, что скауты нужны, чтобы снимать кошек с деревьев, переводить бабулек через дорогу, восстанавливать монастыри и хором петь песни. Вообще мало кто знает, что Би-Пи в 1899 году призвал добровольцами под ружьё в осаждённом городе Мафекинг, гарнизоном которого командовал, мальчишек, многим из которых ещё не было четырнадцати. Они и воду с патронами на позиции носили, и служили связными, и в разведку ползали, и за ранеными ухаживали… В общем, просто — воевали, как взрослые, вот и всё. Заметьте — англичане, не русские, которые, как многие говорят, «ничьих жизней не ценят». Очевидно, Баден-Пауэлл, в отличие от нынешних горе-лидеров, верил, что на свете есть вещи поважнее жизни… даже для четырнадцатилетнего мальчишки.