Клятва
Шрифт:
Да и не за этим ли я ехал на этот проклятый Запад?
– Папа? – шепнул Никки, и я, вздрогнув, повернулся к нему.
– Ты почему не спишь?
– Ты меня тоже убьёшь? Когда я вырасту – как мама. Ты и меня..?
Я сел рядом с ним, укрыл потеплее.
– Не говори глупостей. И спи, Никки, спи спокойно.
Он рассмеялся – странно-знакомым горьким, совсем не детским смехом.
– Правда, пап? Это я пока маленький нужен. Чтобы ты из меня делал, что хочешь? А потом я всё равно стану как мама. Разве нет?
– Прекрати читать мои мысли.
Никки отвернулся, сворачиваясь в клубок.
– Не хочу с тобой. Я от тебя сбегу. К маме. Где она? Я не могу её дозваться, - он заплакал, тихо, и я отвёл взгляд не в силах смотреть на него.
– Никки.., - я запнулся. И что бы я сказал ему? Сынок, твоя мама должна умереть, чтобы другие жили? Нет, я-то это понимал, и понимал, что поступаю правильно – я же видел, что Элиза делает. Но как объяснить это пятилетнему ребёнку?
– А ты думаешь, ты хороший, да? – вдруг вскинулся Никки. – Ты сидишь здесь, пока маме плохо! И ты всегда был где-то, но не с нами, пока нам было плохо! Это хорошо, да?! Это что, правильно?!
Не помню, как я очутился на улице – душно вдруг стало, ужас. По-правильному, надо было остаться с Никки, сказать ему что-нибудь умное – но когда я был силён в этом «умном»? Да, он просто маленький ребёнок, который ещё ничего не понимает. Но поймёт. Повзрослеет и поймёт. Должен.
Я поёжился, жалея, что оставил плащ в комнате. Снял бесполезные перчатки, подул на закоченевшие руки – и наткнулся взглядом на браслет-талисман, который сплёл для меня Рэй, и который я никогда с тех пор не снимал.
«Твой долг», - говорил Рэй на площади. Да, мой долг. Защищать короля и страну во что бы то ни стало. Важно только это и ничего больше.
Я пожертвовал другом и сейчас пожертвую любовью. Так же правильно, так же будет лучше? И Мальтия сейчас намного лучшее место, чем при старых аристократах, чем была бы при Рэе. И мир без чародея, конечно, будет куда лучшим местом…
Бездна, ну почему я должен решать это?!
Густая тень метнулась через двор к стене дома – где было окно нашей комнаты. Я проследил за ней взглядом: прыгнет? По стене полезет?
– Волк, - зачем-то позвал я, и тень замерла, а потом медленно приблизилась. Я заглянул в глаза, такие же, как у Элизы, и силой ударил кулаком по мёрзлой земле. Да бездна же!
– Ты присмотришь за Никки?
Волколак по-человечески кивнул и, отвернувшись, полез по стене к окну.
А пошло оно всё в бездну! Свяжу её потом, заставлю клясться, не знаю – да хоть сыном запугаю, но пусть живёт. Злая, жестокая, чудовище – она мать моего ребёнка. Я, бездна забери, не хочу приходить к ней в склеп или на могилку и просить прощения! Я с Рэем уже напросился.
И только я это решил, с души как будто камень упал. А значит, правильно всё – так каждый храмовник скажет. Ну, вроде как, Визерий лёгкостью полёта души награждает, когда к правильному выводу приходишь.
Не знаю насчёт души, но я летел в этот Шлейпег как оглашённый – пока дорогу в город на заторили телеги да пешие и конные путники вроде меня. Всем, похоже, хотелось глянуть на бесплатное представление. И у народа тут образовался внеочередной праздник. Народ веселился, пил, орал, и я мог без всякого целителя предсказать, что добром это для них не кончится.
Бурыша пришлось отпустить при въезде в город – он у меня умный, дорогу в трактир нашёл. А мне пешему пробраться было легче.
Улицы, проулки, – всё кишело людьми, и я очень быстро понял, что таким макаром я к главной площади и к утру не попаду. А луна уже почти над головой висела – полночь близко.
Хорошо, что город был маленьким и дома низкие, близко-близко притулившиеся. Я, правда, не один такой умный оказался – по крышам лезть, но народу здесь было ощутимо меньше.
На меня кричали, звали, кто-то обнимал, кто-то предлагал чарку – я отбивался и рвался к проклятой площади, слишком маленькой для такого скопления народа и для громадного кострища с шестом посредине. Когда я, наконец, добрался, костёр уже зажгли – пламя занялось под радостные крики, а потом и рёв толпы. Они ещё и камни кидали, но когда огонь разошёлся, перестали.
Я расталкивал – локтями, ногами, кулаками. Кому-то врезал – началась давка, бедняга вопил за моей спиной, а я смотрел только на блеск огня, машинально отмечая, как он лизнул веточку у ног связанной Элизы… поднялся к щиколоткам… вот-вот затлеет разодранное платье…
И кто-то, наверное, храмовник, затянул гимн Матери – как Элиза, которая пела его в поместье Боттеров. Народ подхватил – его орали мне в ухо, когда я расталкивал первые ряды, при этом отчётливо понимая, что, скорее всего, просто сгорю вместе с ней, потому что не потушить такой костёр не отбиться от толпы, если спрыгну, один не смогу. Но жаль, что понял я это только сейчас, и назад пути уже нет. А Никки там один, и я, дурак, его оставил…
Стража у помоста пыталась преградить мне путь – не помню, как я отбивался. Один, кажется, полетел в костёр, потащив меня следом. У меня тлели рукава – и я потерял кинжал, и рвал верёвки, раздирая руки в кровь. Зато помню, как стоном в ушах отозвалась толпа, когда Элиза без чувств упала мне на руки, а забытый перстень Ария ярко сверкнул золотом – отсекая костёр, стражу и толпу и перевернувшиеся небо и землю.
…Элиза тяжело, хрипло дышала, когда я стащил её с себя, уложил на пол комнатки в трактире – с кровати испуганно в никуда смотрел Никки и поскуливал лежащий рядом с ним волколак.
Кашляя, проталкивая в себя воздух, я разодрал остатки платья на груди Элизы и, похлопывая её по щекам, потянулся за кувшином. Облитая водой чародейка судорожно вздохнула, распахнула глаза – и пол снова поменялся с потолком местами. Правда, на этот раз моё тело осталось на месте, а сознание – ну куда оно там улетает, когда его теряешь?
Позже я обнаружил, что Элиза мне ещё и врезала для верности. Вот так вот – спасать чародеек. И я, наивный, связать ещё её надеялся.
Дура-а-ак…