Клятва
Шрифт:
Я прикоснулась к ее ноге.
— Ты как, нормально?
Она кивнула.
Снаружи сияло солнце, и я легко могла разглядеть проходы, которых достигал дневной свет.
Я взглянула на Арона, до сих пор сидевшего рядом с нами.
— Сюда кто-то приходил?
Он кивнул, и в этот момент я осознала, что из шахты ушли почти все, включая его семью.
Я улыбнулась, глядя на Анджелину, продолжавшую играть с Маффином.
— Что это было? — спросила я. — Из-за чего выли сирены?
— Войска королевы Елены прорвали оборону нескольких небольших городков на
Новости были хорошие — пока что Капитолий находился в безопасности. Кроме того, система оповещения сработала не вхолостую. Тревога была реальной. Значит, сиренам можно доверять.
Еще лучше было то, что скоро за нами должен прийти отец.
— Арон, ты не обязан здесь оставаться. Ты можешь пойти домой, к семье.
Он сморщил нос, взглянув на меня так, словно я молола чепуху, и, покачав головой, ответил:
— Чарли, ты прекрасно знаешь, что без тебя я никогда бы не ушел.
Я действительно это знала — он мог не объяснять.
Ухмыльнувшись, я пожала плечами.
— Забавно. А вот я бы тебя мигом бросила.
Арон не медлил с ответом:
— Врунишка. Ты бы никогда меня не оставила.
Когда нас с сестрой нашел отец, то крепко обнял обеих, пообещав никогда больше не отпускать. Даже Арон заслужил объятие. Отец целовал нас с сестрой, шепча на ухо то слова радости, то извинения. Анджелина засияла от счастья, когда он подбросил ее в воздух и поймал прежде, чем она долетела до земли. Это немного напоминало гризли, играющего с перышком.
А самое главное — мы снова были в безопасности.
На время.
Глава седьмая
Хотя нападение не было настоящим, ситуация в городе изменилась. И изменилась радикально.
Был введен комендантский час. Он начинался не слишком рано и не был железно строгим, однако стал очередным доказательством силы королевы. Нам давали понять, что ее власть крепка, несмотря на провокации повстанцев и их союзников.
Теперь каждый вечер из громкоговорителей доносилось три кратких блеющих сигнала. Они означали, что наступило время, когда каждый должен покинуть улицу и вернуться домой. Нам сказали, что это лишь временная мера предосторожности.
Очередное изменение, к которому мы, в конце концов, привыкли, как привыкали ко многим за последние дни, недели и месяцы. Привыкание было ключом к выживанию.
Я пыталась расспросить родителей о той ночи, узнать, почему они не пошли со мной и Анджелиной. Почему они вытолкнули нас на улицу, несмотря на угрозу военных действий. На мои отчаянные расспросы отец реагировал равнодушно, говорил, что я преувеличиваю, то и дело напоминая, что реальная опасность нам не угрожала и все было в порядке. Но ведь он не знал, что будет именно так. Мать просто меняла тему, пока я, в конце концов, не махнула на это рукой.
После тревожной ночи жизнь постепенно вошла в повседневное русло, но еще несколько дней в атмосфере города витало ощущение угрозы, невидимой крадущейся опасности, из-за которой наши страхи усиливались, заставляя нас всех быть слегка настороже.
Я, как и остальные, тоже поддалась их влиянию: они поглощали мои мысли и диктовали поступки. Я чаще обдумывала свои дела, просчитывала реальные и воображаемые риски.
Но такую бдительность можно было поддерживать лишь краткое время, после чего она становилась менее суровой, и ее внешний слой шел трещинами, уступая место обычному поведению и привычным мыслям. Скоро я начала думать о вещах менее пугающих, чем угроза войны, не таких напряженных, как ночной оглушающий вой сирен, и более… интимных. Хотя от этого не менее тревожных.
Макс.
Я не уследила, когда он начал возвращаться в мои мысли, но теперь, вне всяких сомнений, он был там. И отвлекал меня. Я думала о нем в самые неподходящие моменты, представляя, где он может быть и что делать.
Я не видела его с тех самых пор, как встретила утром в ресторане, когда потребовала, чтобы он оставил меня в покое, и теперь анализировала нашу встречу, вновь и вновь обдумывая его слова и действия. Я проигрывала в голове звук его голоса, и это, возможно, была любимая часть нашего краткого разговора.
Мне всегда нравились голоса. Слова имели смысл, а голоса отражали эмоции.
Я думала и о других его качествах, которые легко могла вспомнить. Он был симпатичным, высоким, прямым, и меня влекло к нему, несмотря на страх. Очевидно, притяжение подобного рода не имело классовых границ.
Однако я знала — пусть даже никто мне об этом не говорил, — что Макс не принадлежит к моему классу. Или, скорее, я не принадлежу к его. Я была уверена, что его класс выше.
Однако выдавал Макса не диалект, поскольку, хотя это казалось невозможным, я никогда прежде не слышала его язык.
Впрочем, это было неважно — закон есть закон. В реальности, в мире за пределами моих детских фантазий, нам можно было общаться, но только в рамках самых поверхностных или подчиненных отношений.
Однако имелись в нем и такие черты, которые нравились мне гораздо меньше. Его окутывала аура самоуверенности.
Это его качество, гордость подобного рода, напоминало о детишках из Академии, а высокомерие я терпела с трудом.
Впрочем, мысли о Максе отошли на второй план, когда моя жизнь — школа и работа — вернулась в привычную колею. За повседневными делами проблемы страны и война, которую мы вели, забывались быстрее.
И так же быстро забывалась война, что разыгрывалась во мне самой.
Бруклин и Арон ждали меня на площади. Протягивая Арону сумку, я мысленно улыбалась. Жизнь постепенно возвращалась в норму.
По пути Арон толкнул меня локтем, настороженно хмурясь.
— Это кто? — спросил он неожиданно тихим голосом.
Я взглянула на него с недоумением.
— Не смотри, — пробормотала Бруклин, беря меня под руку и склонившись, чтобы говорить тихо, как Арон. — Вон там, — кивнула она. — Тобой интересуется какой-то красавчик, никак не может отвести глаз.