Клятву сдержали
Шрифт:
Когда практика закончилась, я взял свой маленький обшарпанный чемоданчик и приехал в Днепропетровск. Медицинский нашел легко — «язык до Киева доведет». С трудом открыл массивную дверь, вошел в прохладный вестибюль. И лицом к лицу столкнулся с высокой женщиной. Ее большие глаза строго и внимательно смотрели на меня.
— Здравствуйте, — сказал я, внутренне робея, но стараясь придать голосу как можно больше бодрости. — Где здесь в студенты принимают?
Женщина улыбнулась одними глазами, бегло осмотрела меня с головы до ног и ответила:
— Опоздали, молодой человек. Набор уже окончен.
Опоздал… Словно
— Ты кто? Откуда? Как попал в Днепропетровск? Как оказался здесь? засыпала она вопросами.
Вначале я отвечал неохотно, но искреннее участие женщины тронуло, и я рассказал ей все. И откуда родом, и про родителей, и про то, что занимаюсь в металлургическом техникуме, то есть приобретаю специальность, к которой совершенно равнодушен. Наконец выложил ей свою самую сокровенную мечту…
— Вот оно что! — она удивленно подняла брови и предложила: — Сиди здесь и никуда не уходи. Я сейчас приду.
И я почувствовал, что именно в эти минуты решится моя судьба. Я находился в таком состоянии, когда каждый мускул был напряжен до предела, обострены все чувства. А мозг сверлила одна лишь мысль: «Что будет?».
Ждать пришлось недолго. Вскоре на лестнице послышались торопливые шаги и знакомый голос позвал:
— Идем!
Она повела меня по длинному коридору, где в простенках между окнами висели большие портреты Павлова, Сеченова, Пастера, Мечникова… К тому времени я уже прочитал немало книг по истории медицины и знал об этих ученых.
Женщина остановилась у дверей в конце коридора, пропустила меня в кабинет. Я слышал, как дверь сзади захлопнулась, но оглянуться не успел. Из-за стола стремительно вышел полный человек в больших роговых очках. Остановился в нескольких шагах от меня, пригнул голову, словно собирался бодаться, глядя поверх очков, строго и, как показалось тогда, даже сердито произнес:
— Ну-с, мне сказали, что вы занимаетесь в техникуме. Следовательно, уже знаете, сколько будет дважды два?
— Знаю, — ошеломленный таким началом, пробормотал я. — Четыре.
— Верно! — насмешливо обрадовался он. — Пойдем дальше. Может быть, назовете мне тригонометрическую формулу комплексного числа?
При помощи этой формулы мы в техникуме высчитывали синусы и косинусы кратных углов. Я назвал ее.
— Тоже верно, — уже серьезно, без тени насмешки произнес он. — В таком случае вы, очевидно, знаете, что представляют собой счетные множества?
Этот вопрос уже из высшей математики. Но с ее основами нас также знакомили в техникуме. Я ответил и на этот вопрос. А сам подумал: «Странно. Медицинский институт, а он устраивает экзамен по математике…». Все выяснилось несколько позже. Добрая женщина привела меня к руководителю подготовительных курсов при институте. Математик по специальности, он был страстно влюблен в свой предмет и, естественно, каждого поступающего в первую очередь «прощупывал» именно с этой стороны. Впрочем, он был уверен, что недалеко то время, когда без знания математики врачу не обойтись.
После того как я ответил на последний вопрос, руководитель подготовительных курсов показал на стол и сказал:
— Пишите заявление.
Под его диктовку я написал заявление с просьбой принять меня
А через десять месяцев я успешно сдал вступительные экзамены и стал студентом медицинского института.
…Над головой, быстро нарастая, послышался вой падающей бомбы. Я был почти уверен, что на этот раз стервятник послал ее прямо в меня. «Это конец!» — мелькнула мысль.
Я обхватил голову руками. Совсем рядом раздался взрыв, меня обдало чем-то горячим и легко, словно пушинку, подняло в воздух.
Потом все померкло…
Плен
Первое, что бросилось в глаза, когда пришел в себя, — струйка крови на левой ноге. Однако боли не чувствовал. Раскалывалась голова, все звуки слышались приглушенно, словно уши заложило чем-то мягким и плотным. Пошевелил пальцами рук, попеременно согнул правую и левую ноги. Они оказались целы. Потом провел ладонью по левой голени выше того места, откуда струилась кровь. Ладонь упиралась во что-то твердое: в ноге сидел осколок бомбы. Я ухватился за конец осколка, сильно потянул. Он легко вышел из мякоти, кровь потекла сильнее. Достал из кармана индивидуальный пакет, сделал себе перевязку.
Ползком выбрался из воронки, куда меня забросило взрывной волной, и глазам представилась страшная картина. Берег возле переправы был усеян трупами наших бойцов и командиров, вокруг — разбитые, перевернутые машины, многие из которых еще горели. Возле машин, которые остались целы, расхаживали немецкие солдаты с автоматами, с закатанными по локоть рукавами. Они громко переговаривались между собой, группами залезали в кузова, сбрасывали на землю наше имущество: ящики с продуктами и обмундированием, медикаменты. Чаще других слышались слова: «Шнапс! Шнапс!».
«Бежать! Подальше от врага!» — эта мысль пришла в голову сразу же, как только увидел фашистов. Она придала силы, и я ползком стал пробираться к лозовым кустам. Но было уже поздно. Не прополз и десяти метров, как передо мной выросла группа немцев. Один из них крикнул:
— Рус! Вставай! Пошель!
Я с трудом поднялся. Немец подошел ко мне почти вплотную, жестами приказал вывернуть карманы. Кроме документов и индивидуальных пакетов, у меня ничего не оказалось. Фашист пошевелил сапогом кучу индивидуальных пакетов, снова повторил: «Пошель!» — и показал рукой вперед. Он повернулся к своим, я быстро нагнулся, подобрал индивидуальные пакеты, торопливо рассовал их по карманам.
Гитлеровец с силой толкнул меня в бок прикладом автомата. Я выпрямился. На мгновение мы застыли, глядя в глаза один другому. Это был пожилой немец с морщинистым лицом рабочего человека, широкими и сильными, тоже, вероятно, рабочими, ладонями. Даже пальцы, лежавшие на автомате, были в синеватых крапинках металла. «Наверное, наборщик или печатник», — подумал я. Но в его взгляде явственно читались презрение и даже брезгливость. Понятно: для него я не человек. Видно, глубоко в душу вросли ядовитые корни гитлеровской пропаганды о превосходстве немецкой расы над всеми остальными людьми. Смешно было бы сейчас говорить с ним об интернациональной дружбе, о международной солидарности трудящихся.