Ключ от незапертой двери

Мартова Людмила

Коктебель – чуть расхристанный, слегка неумытый, не до конца протрезвевший писатель или музыкант, в общем, творческий человек, вдыхающий по утрам аромат кипарисов и под шум волн сочиняющий очередное неплохое, хотя и не бессмертное творение.

Питер – состоявшийся в жизни мужчина средних лет, чьи густые волосы уже тронула легкая седина, так называемая «соль с перцем», сводящая с ума романтичных барышень. На нем длинное кашемировое пальто, расстегнутое, полощущееся полами по ветру, яркое кашне, притягивающее взгляд к широкой груди под тонким свитером, к которой так хочется прикоснуться робкими пальцами. Он умен и насмешлив. Он знает цену деньгам, себе и тебе,

но уважительно выслушает твою точку зрения, чуть склонив свою благородную голову набок.

Города – как люди. И если посчастливится «попасть» в своего – человека ли, город ли, не важно, то до самой старости ты проживешь с ним долго и счастливо. Питер – прекрасен и неуловим, и несостоявшийся роман с ним остается невысказанной болью в сердце навсегда. Сколько бы еще ни было в твоей жизни романов, счастливых и не очень.

Глава 4. Грехопадение у фонтана

Все, что вы делаете, делайте с любовью или не делайте вовсе.

Мать Тереза

Наши дни

После работы Василиса решила пойти не домой, а к маме. Она вообще старалась сейчас как можно меньше оставаться одна. Одиночество тяготило ее, потому что несло в себе лишние, болезненные и оттого совсем ненужные воспоминания, которые едкой щелочью заливали старую, вроде бы зарубцевавшуюся, но неожиданно вновь открывшуюся рану, заставляя несчастную Васю мучиться от боли.

Чтобы не сидеть пустыми вечерами одной, она пыталась гулять по летним улицам, но и в прогулках не было спасения. В то первое лето, когда еще только-только зарождались их отношения, они с Вахтангом обошли или объездили на велосипеде практически весь город. За все предыдущие годы своей жизни здесь Вася не узнала его так хорошо, как за эти несколько летних месяцев. Улицы и проулки, пруды, нехоженые тропы в парках, старые, наполовину обрушившиеся церкви, музеи и даже богадельня для бомжей, спрятавшаяся на берегу Волги, вдали от центральных улиц, – все было интересно и ново.

Вахтанг часто катал Василису на велосипеде, и не было ничего удобнее, чем взгромоздиться на жесткую раму, скрестить ноги, доверчиво прильнуть к его широкой груди, уютно устроиться в кольце мускулистых рук, сжимающих руль. На улице пахло цветущими липами и летним дождем. Василиса весело смеялась каким-то специально для нее придуманным рассказам, которые он в лицах разыгрывал перед ней, не забывая при этом следить за дорогой.

Сейчас все эти улицы и проулки поднимались навстречу Василисе, с кривой ухмылкой стеля под ноги расплавленный от жары асфальт.

– Вляпалась? – язвительно спрашивали они.

– Вляпалась, – покорно отвечала она. – В прямом и переносном смысле – вляпалась. И в асфальт, и в неприятности. И совершенно не представляю, что мне теперь делать.

Она понимала, что с точки зрения следствия является идеальной подозреваемой. Бывшая любовница сообщает, что за двести километров от дома совершенно случайно увидела из окна поезда труп своего возлюбленного. Ну кто в здравом уме и твердой памяти в это поверит?

Ей было мучительно жаль Вахтанга, который, при всех своих недостатках, был добрым и талантливым человеком. С ним была связана не очень удачная, но вполне счастливая пора ее жизни. Ни до, ни после Вахтанга никто не ухаживал за ней так красиво и самозабвенно, как он. Несмотря на то что она в последний год почти не вспоминала про него, Вася понимала, что, черт побери, до сих пор его любит. Этого горячего кавказского красавца с безудержным темпераментом, безупречным воспитанием и бешеной харизмой не так-то просто было разлюбить. По сравнению с ним все остальные мужчины, которые окружали Василису Истомину,

выглядели снулыми рыбами, и именно этим объяснялся тот факт, что, несмотря на весьма привлекательную внешность и спокойный характер, она до сих пор оставалась одна.

– Че-то ты, девка, смурная, – заметила мама, открыв Васе дверь и пропуская ее в квартиру. – Устала или случилось чего?

– И то, и другое, – ответила Василиса, снимая босоножки. – Я четыре ночи подряд дежурила, так смены выпали и в больнице, и на «Скорой», так что устала, конечно. Но и случилось.

– Зачем же ты так себя работой изводишь, доченька? – испуганно спросила мама, как всегда тоненькая и невообразимо прекрасная, с привычной тревожностью в огромных глазах, делающих ее похожей на олененка. Всегда, когда Вася думала про свою маму, перед глазами вставала Одри Хепберн. Мама как нельзя лучше ассоциировалась с «Завтраком у Тиффани», вот только кота ей не хватало для полного сходства образов.

Советоваться с мамой было категорически нельзя. У нее была, как это называла бабушка, «летучая» психика. Василиса предпочитала более медицинский термин – психическая лабильность. В их женском триумвирате мама была самым нестойким, самым слабеньким звеном. Она тревожилась по любому пустяку, легко впадала в панику, могла расплакаться из-за увиденного по телевизору новостного сюжета про брошенного или раненого ребенка. У нее вообще частенько глаза были на мокром месте. Сколько Вася себя помнила, мама никогда сама не принимала даже самого пустякового решения. В их семье все всегда решала бабушка Маша. Ну и Василиса, когда выросла.

Известие об увиденном из окна поезда трупе маме могло оказаться не по силам. Но, пожалуй, впервые в жизни Васе тоже нужно было выговориться, сбросить тяжкий груз, который уже неделю как давил и давил ей на плечи. В конце концов Вахтанга мама не знала, поэтому особо расстроиться из-за его гибели не могла. А Васе нужен был если не совет (что могла посоветовать непрактичная мама?), то хотя бы участие.

– Так что же случилось? – Голос мамы дрогнул, как и длинные загнутые ресницы. Было видно, что ей не очень-то хочется слышать ответ. Васины потенциальные неприятности выводили ее из привычного безмятежного состояния, но дочь она очень любила, поэтому, усевшись на кухне на табуретку и налив тарелку холодного белорусского свекольника, все-таки задала этот вопрос.

– Понимаешь, я ехала в Москву и после Сергиева Посада в окно поезда увидела, что в лесу лежит человек. М-м-м, вкусно как, – последнее относилось к отправленной в рот ложке свекольника, который Вася обожала с детства. – В общем, я через начальника поезда добилась, чтобы туда в лес отправили спасателей, потому что человеку могло быть плохо, понимаешь?

– Конечно, – мама кивнула. – Это абсолютно естественно, Васенька.

– В общем, выяснилось, что тот человек в лесу, он уже умер, точнее, его убили. То есть в окно я уже видела труп.

– И теперь в полиции считают, что ты его не случайно увидела, а знала, что он там? – проницательно спросила мама.

– Да.

– Но девочка моя, это очень быстро прояснится. Понятно же, что ты не могла знать, что в двухстах километрах от твоего дома убили совершенно незнакомого тебе человека. По-моему, ты зря переживаешь.

– Так в том-то и дело, что знакомого, – Василиса дернула ложкой, и на ее белые штаны выплеснулся свекольный фонтанчик. В ажиотаже она этого даже не заметила. – В том-то и ужас, мамочка, что я очень хорошо знала этого человека. Я вам с бабушкой не рассказывала, но пять лет назад у меня начался роман. Мы сначала с ним дружили, потом начали встречаться, а потом даже жили вместе. Правда, дальше нам пришлось расстаться, и последние три года мы виделись случайно и не имели друг к другу никакого отношения, но из песни слова не выкинешь. Я из окна поезда увидела труп, и надо же было такому случиться, что это был труп именно Вахтанга.