Ключ от снега (Ключи Коростеля - 2)
Шрифт:
– Чтобы быть здесь...
– договорил за него отпущенник, словно ухватил за хвост ускользавшую от Патрика мысль. И когда Книгочей тоже осознал это, когда все возможные варианты его бытия свернулись в маленькую точку, страшную в своей неотвратимости тем, что её всегда ставят только в конце, в глазах Патрика все поплыло, закружилось, потеряло форму и очертания. И вдруг все его прежнее бытие взорвалось, разлетелось беззвучным взрывом дерева, остановленного в своем движении навеки; скалы, безнадежно устремленной ввысь; льда, застывшего некогда тугими струями бывшей воды. Ноги его подкосились, и друид рухнул, как подтаявший снежный ком, потеряв зрение, потеряв слух, потеряв чувства, потеряв все. Отпущенник медленно подошел к нему и некоторое
– Так я и знал, - тихо пробормотал Шедув.
– Так я и знал, что все произойдет именно... так. Что ж, подождем. Самое страшное для этого человека уже позади.
И он усмехнулся своей непроизвольной шутке тонкими восточными губами, уселся рядом, в траву без жизни и запаха, вынул трубку и, посасывая янтарный мундштук, стал ждать, когда у Книгочея пройдет шок. Ничего, думал отпущенник. Умирать - всегда непривычно. Особенно, когда это - навсегда.
В этот миг далеко от острова, в тихой светелке, в которую не проникал шум большого приморского города, на кровати у окна открыл глаза человек. Подоконник перед ним был уставлен глиняными горшочками с разными цветами и рассадой. Как цветы, так и горшочки, были самых разнообразных форм и расцветок. За окном на ветке тихо пела птица, периодически покрикивая: "фьюить", "фьюить", "фр-р-р-р". Затем она на минуту замолкала, после чего вновь принималась за свою немудреную песенку: "фьюить", "фьюить", "фр-р-р-р". Человек, замотанный в бинты так, что были открыты только его глаза и часть лица, поднял взор к окну и некоторое время смотрел вверх, очевидно, в надежде разглядеть пернатого крикуна. Но невидимого певца не было видно из окна, и человек попытался поднять руку, которая, тоже забинтованная, лежала поверх одеяла. Рука не слушалась, подниматься не хотела, и человек опустил её, слабо улыбнувшись собственной немощи. Тут тихонько скрипнула дверь, и в комнату осторожно вошла сероглазая девушка с темно-зеленой ленточкой в длинной и толстой косе светло-русых волос. Она на цыпочках приблизилась к больному, наклонилась и тут же увидела его полураскрытые глаза.
– Проснулся!
– всплеснула руками девушка.
– Мама, мама, друид пришел в себя!
– Что такое, Рута?
– В комнату быстро вошла высокая худая женщина в черно-красной шали, наброшенной на острые плечи.
– Очнулся? Вот и хорошо. Сейчас будем умываться, а потом попробуем чего-нибудь поесть. Ну-ка, егоза, согрей воды, да побольше.
Девушка тут же стремительно умчалась в кухню, а мать присела у изголовья и принялась протирать раненому мягкой льняной тряпочкой глаза и лоб - все, что открывали бинты. Лежащий попытался сделать движение навстречу, но женщина успокоила его, взяв руку в свои длинные пальцы, украшенные перстеньком темно-медового янтаря. Губы её что-то беззвучно зашептали, и губы больного также открылись в ответ. Но даже если бы у него и были силы после нескольких дней бесчувствия, даже и тогда этот человек не сумел бы ничего ответить женщине. Он был немой.
Спустя несколько минут в комнату впорхнула Рута, неся в руках глубокий таз с водой так, как если бы она сейчас танцевала с грациозным и умелым кавалером. Гражина шикнула на неё и тотчас же отправила за губкой и мылом. Когда её приказание было исполнено, мать без церемоний вновь выставила дочь за дверь, заявив, что не девичье это дело - смотреть, как взрослого мужика моют. Она осторожно потянула размотанный бинт с головы, и больной друид вновь впал в забытье, чем порядком облегчил ей работу - раны уже начали затягиваться, и это было наиболее болезненно с тех пор, как друиды оставили своего товарища без сознания на попечение семьи Паукштисов. Гражина вспомнила Яна и девушку-друидку, Эгле. Она ещё тогда так недовольно взглянула на Яна, когда он прощался с Рутой. Черты лица Эгле вдруг что-то напомнили женщине. Она вздохнула и присела у изголовья больного подождать, когда он очнется. Вокруг её лучистых задумчивых глаз пробежали тревожные морщинки. Она силилась вспомнить, где могла видеть эту девушку прежде.
Книгочей очнулся от того, что почувствовал у своих ноздрей едкий и пряный запах, запах нездешний и тревожный. "Нездешний - это ещё как сказать", - вдруг подумалось ему. "Похоже, это я тут совсем-совсем нездешний". И следующая, запоздалая мысль: "Это Шедув дает мне какую-то свою заморскую смесь, чтобы привести в чувство".
Он резко вскочил, ошалело озираясь. Слабость миновала, только голова гудела, как после обильных возлияний, если бы только Книгочей, не одобрявший спиртного, знал, как это бывает в действительности. Отпущенник одобрительно покачал головой.
– Знаешь, что мне давалось труднее всего после того, как меня привезли маленьким глупым мальчишкой во Фьордстаг, резиденцию короля Олафа?
Патрик смотрел на Шедува в недоумении.
– Труднее всего мне было научиться мотать головой в стороны, когда хочешь сказать "нет", и мотать сверху вниз, когда соглашаешься. В моих родных краях все было наоборот, хотя там вообще по большей части предпочитают кланяться - и когда согласен, и когда нет.
И Шедув усмехнулся так, что трудно было понять, чего в этой улыбке было больше - горечи или иронии.
– Меня... тоже... привезли... издалека...
Книгочей с трудом разлепил склеившиеся губы, и ему показалось, что даже голос его здесь звучит необычно, словно бы не к месту. Это не ускользнуло от проницательного человека с Востока.
– Да, ты похож на скотта или айра, только чересчур темные волосы такие носят южные поляне и мазуры. Правда, и на моей родине тоже.
– Тебя взяли в рабство ребенком?
– спросил Патрик, глядя прямо в черные миндалины чуть раскосых глаз.
– Нет, моя судьба не схожа с твоей, - вновь угадал подоплеку вопроса ошеломленного друида отпущенник.
– Хотя сейчас я думаю, что это и было сродни рабству. В столице Ордена был мой земляк, человек, который учил людей Монаха и тайных шпионов Искусству одиночества. С тех пор в этом слове мне всегда слышится слово "искус" - искушение, соблазн.
Книгочей открыл, было, рот, но отпущенник жестом остановил его.
– Я понимаю, у тебя есть много вопросов, на которые ты бы хотел получить ответ немедленно. Однако время у нас хотя и не на исходе, но песок уже начал пересыпаться из одного сосуда. Пожалуй, нам нужно спешить.
Книгочей внимательно посмотрел на Шедува. Он понимал, что отпущенник уже знает то, что ему только предстоит открыть самому. Он чувствовал, что отныне это - его единственный союзник. Он знал, что борьба продолжается - о Шедуве ему рассказывал Травник, да он кое-что знал и сам. Оставалось одно понять.
– Ответь мне, Шедув, Тот, кто всегда за спиной, - тщательно подбирая слова, сказал ритуальную фразу Книгочей.
– Я, Зеленый друид Патрик по имени Книгочей обращаюсь к тебе, не тая зла и не помня наших прошлых встреч. Где я? И что со мной?
С минуту Шедув молча смотрел на друида, как Патрику показалось, с сожалением. Наконец человек с Востока простер руку вокруг друида.
– Ты - в Посмертии, Патрик по имени Книгочей, бывший Зеленый друид.
– Это я уже, по-моему, понял.
Тем не менее, Патрик почувствовал, как губы его начинают предательски дрожать, и собрал всю оставшуюся волю в кулак.
– Это значит, что я... уже мертв?
– Это не значит, что ты мертв, Патрик Книгочей, - сухо ответил Шедув и предостерегающе поднял палец, видя, что друид сейчас облегченно вздохнет. Но это не значит и то, что ты - жив.
– Как это?
– не понял Книгочей.
– Объясни.
– Еще раз повторю: ты - в Посмертии. Это такое место, между Мостом Прощаний и Рекой без Имени. Жизнь человеческая осталась справа. Слева, там, вдали - река, которую каждый рано или поздно пересекает, но уже не в своей жизни.