Ключи и калитки

Демченко Антон Витальевич

Глава 12

Новости и пакости… иногда это одно и то же

Шум, гам, суета. Наверное, только так и можно охарактеризовать творившееся в Усть-Бийском остроге бурление, когда в распахнутые ворота крепости со скрипом вкатились гружёные трофеями повозки, сопровождаемые поредевшим, но довольным стрелецким отрядом. Радостные крики временных жителей острога смешались с горестными стонами родичей погибших стрельцов, не обнаруживших в рядах возвращающихся с битвы воинов своих близких.

Впрочем, суету вокруг обоза быстро прекратили десятники во главе со Стояном Хлябей, а там и Анфим, очнувшись, погнал зевак и горлопанов прочь. Как бы ни была велика радость от победы маленького острожного

войска, но, как говорится, выигрыш в сражении — ещё не есть победа в войне, а осадного положения в крепостице полусотник пока не объявлял. Значит, у каждого из присутствовавших при возвращении отряда были свои дела и уроки, назначенные «временным комендантом», от которых те, превратившись в бездельных зевак, вдруг решили отлынивать. Об этом-то и напомнил Клест жителям острога и его окрестностей, окружившим повозки с трофеями и стрельцов, остановившихся на площадке перед Медовым залом.

Жизнь на порубежье непроста, так что слушаться приказов начальных людей здешние обитатели привычны. Вот и на этот раз, заслышав зычный голос молодого десятника, только что бурливший на площади народ затих и… почти мгновенно рассосался по своим делам, позволив, наконец, и уставшим стрельцам разойтись по домам, практически сразу за разбежавшимися обывателями. Почти. Следуя традиции, они сначала проследили, как острожная старшина в присутствии всего стрелецкого отряда опечатала двери лабаза, в который они споро загнали телеги с трофеями. Да, раздел взятой с противника добычи стрельцы провели ещё на поле боя. Но остались ведь кайсацкие и самские шатры со всем их содержимым, сумы с воинским скарбом… и лошади степняков, ныне мирно пасущиеся в предполье крепости. И всё это следовало вдумчиво и, главное, справедливо разделить меж всеми участниками ночного боя. Но если лошадей, что сейчас пасли за воротами острожные мальчишки из моего «отряда недорослей», вряд ли кто-то сумел бы угнать, оставшись незамеченным, то взятый в лагере находников скарб требовалось сберечь от такой неприятности. До вечера, по крайней мере, когда старшина начнёт делить взятое в бою меж стрельцами.

Собственно, об этом мне рассказал Мирослав-характерник, которого я выловил аккурат в тот момент, когда успокоивший жену Стоян пошёл по дворам убитых стрельцов, чтобы добрым словом поддержать потерявшие кормильцев семьи и заодно пригласить их вечером на площадь, к дележу трофеев, в числе которых была отведена доля и на них.

— Думается мне, если бы воевод обязывали так вот в глаза родичам убиенных воев смотреть и виниться перед ними, те куда меньше о местничестве бы спорили, а больше о деле думали да людей под своей рукой берегли, — пробурчал характерник, а я отметил для себя ещё один момент из жизни здешнего общества. Впрочем, расспросить далее Мирослава у меня не вышло. Мужчина резко свернул разговор, словно лишнего наболтал, и, отговорившись делами, ушёл прочь со двора полусотника. Ну и ладно, решил я. Будет время с ним ещё поговорить…

А вечером мы со Светой стали свидетелями того самого дувана, что дуванила острожная старшина, раздавая стрельцам трофеи из приведённого ими обоза. Кстати, как оказалось, телеги, на которых они привезли в город кайсацкий и самский скарб, тоже оказались в числе взятых на саблю ценностей. И местные жители, надо отметить, смотрели на получивших в результате дележа подобный трофей, как на везунчиков. Особенно отличались завистливым блеском глаз обитатели окрестных весей и хуторов. Для них справная телега в хозяйстве представлялась довольно большой ценностью. А вот острожные жители к такому прибытку в семьях стрельцов относились куда спокойнее. Ну, да оно и понятно. Телега, конечно, штука хорошая, но где с ней в крепостице-то развернёшься?

Интересен оказался и ещё один момент. Десятники под руководством Стояна не просто раздавали подчинённым, кому что выпадет, нет. Сначала острожники взялись

за вещи, стоимость которых явно была выше доли любого стрельца, Любим Ус оценивал такой трофей, не сходя с места, единолично, но под присмотром пяти, как я полагаю, самых авторитетных из рядовых стрельцов. И те, между прочим, не всегда подтверждали цену, названную ушлым десятником. Называли свою, и, если Любим с ней не соглашался, участники этого странного торга обращались к полусотнику. Но уже названную им стоимость трофея никто не оспаривал, и цена эта тут же вносилась Усатым в длинный перечень трофеев. Таким образом, перебрав в первую очередь самые дорогие из взятых в бою вещей, Любим переходил к более дешёвым. Здесь споры по оценке случались куда реже. Но сколько же времени занимали подсчёты и сама ругань по поводу стоимости того или иного предмета! А уж когда по окончании этой «ревизии» была объявлена общая стоимость трофеев… Острожной старшине еле удалось угомонить довольно загудевших стрельцов и их родню, толпившуюся за пределами освещённого круга на площади перед Медовым залом.

И лишь после долгой процедуры оценки наступил, собственно, черёд дележа, во время которого называемому полусотником стрельцу предлагалось выбрать либо одну или несколько вещей, оценённых в стоимость его доли в дуване, либо получить выплату из кармана полусотника. Какой прок самому Хлябе от такой благотворительности? Да немалый. С одной стороны, полусотник таким ходом разом поднимает свой авторитет среди стрельцов. С другой же, слишком дорогие или просто не приглянувшиеся стрельцам вещи отправляются под замок до начала торга в Хвалын-городе, где их сбудут за звонкую монету. Но и здесь, если верить шушуканью наблюдавших за дуваном зрителей, Стоян своего не упустит. Цена на городском торге будет точно выше, чем та, о которой договорились стрельцы и их начальство, а значит, разница в стоимости уйдёт в карман последних. Уж как они меж собой делиться будут — зрители не говорили, но в том, что без выгоды десятники и полусотник не останутся — уверены, кажется, были все.

Лошади, ввиду их количества, дуванились отдельно, как и телеги находников. И вот тут я удивился той скорости, с которой сей гужевой транспорт разошёлся меж стрельцов под одобрительный гул и выкрики зрителей. Впрочем, долго изумляться такой странности мне не пришлось. Объяснил суть происходящего стоявший рядом со мной и Светой Мирослав, как и мы с подругой с интересом наблюдавший за происходящим.

— Окрестные жители, Ерофей, — кивнул в сторону особо шумливых зрителей характерник. — Самим стрельцам эта обуза ни к чему. Больших хозяйств они не держат, жито получают от казны и землю пахать им не нужно, да и конными наши стрельцы не воюют. Лес же вокруг, буреломы непролазные. А вот хуторянам да жителям весок при остроге и телеги, и лошади для работы пригодятся.

— И они готовы просто перекупить у стрельцов полученные ими трофеи, так? — задумчиво произнесла Света.

— Именно, — согласно кивнул Мирослав, и, коротко извинившись, потопал к зовущей его острожной старшине. Как оказалось, Любим не просто вёл список трофеев с указанием их стоимости для подсчёта долей в добыче. Он фактически составлял подробный ряд, то есть, договор меж стрельцами и полусотником, и теперь Мирослав, как характерник и хранитель камней памяти, должен был этот договор… заверить, что ли?

Процедура заверения оказалась не такой зрелищной, как я полагал. Ни тебе сверканья молний, ни грохота рукотворного грома… да что там, плюхнутая на бумагу печать характерника и то даже не засветилась. Но местным жителям и того хватило.

Мирослав же, закончив штемпелевать бумагу, аккуратно завернул печать в кусок кожи и, сложив получившийся свёрток в кожаный кошель на поясе, о чём-то заговорил с оказавшимся рядом Буривоем Рудым. А следом к их беседе подключился и Любим, сейчас отчего-то выглядевший угрюмее своего коллеги.