Ключи от царства
Шрифт:
Смерть Нэда не освободила ее от ответственности. Постоянным предметом тревоги была Джуди, с ее капризами и легкомыслием, с ее вечно переменчивыми стремлениями. После первой службы в Городском Совете Тайнкасла она сменила уже с полдюжины должностей, — все они поначалу казались ей великолепными, и все она вскоре с отвращением бросала. Потом Джуди решила стать учительницей, но занятия в колледже скоро наскучили ей, и ей явилась смутная мысль уйти в монастырь. В этот период /ей было двадцать семь лет/ она вдруг сделала открытие, что ее истинное призвание — стать сестрой милосердия, и поступила стажеркой в Нортумберлендскую больницу. Это-то обстоятельство и дало Полли возможность приехать сюда. Впрочем, полученная ею свобода оказалась, по-видимому,
Когда Фрэнсис постепенно, по кусочкам (тетя Полли не отличалась словоохотливостью), нарисовал себе картину жизни Полли дома, он стал смотреть на нее, как на святую. Но ее стойкость вовсе не была похожа на устойчивость статуи. У нее были свои слабые струнки, а ее необычайная способность делать что-нибудь некстати осталась неизменной. Она, например, проявила незаурядную инициативу и, полная самого искреннего желания помочь Фрэнсису в работе, почти совершила новое обращение двух заблудших душ, которые во время одной из ее постоянных экскурсий в Байтань раболепно привязались к ее особе и к ее кошельку. Фрэнсису стоило немалого труда избавить ее от Осанны и Филомены Ванг.
Ради одного только утешения, получаемого от ежедневного разговора с ней, он имел все основания ценить эту удивительную женщину. И теперь, когда отец Чисхолм неожиданно оказался лицом к лицу со страшными испытаниями, ему хотелось опереться на ее здравый смысл.
Подойдя к дому, он увидел на веранде сестру Клотильду и Анну, ожидавших его. Фрэнсис вздохнул: неужели они не дадут ему спокойно обдумать полученные тревожные известия! На болезненно желтом лице Клотильды пылал нервный румянец; она стояла рядом с девушкой, похожая на тюремщика, придерживая ее свежезабинтованной рукой. Глаза Анны были полны мрачного вызова. От нее также сильно пахло духами. Под вопросительным взглядом отца Чисхолма Клотильда быстро перевела дух.
— Я вынуждена была просить преподобную мать разрешить мне привести сюда Анну. В конце концов, она находится под моим специальным наблюдением.
— Да, сестра? — священник заставил себя говорить терпеливо.
Сестра Клотильда дрожала от истерического негодования.
— Я столько перенесла от нее! Наглость, и непослушание, и леность. Я наблюдала, как она портит и ссорит других девочек. Да и ворует к тому же. Да даже и сейчас от нее несет одеколоном мисс Бэннон. Но то, что она сделала сегодня…
— Да, сестра?
Сестра Клотильда покраснела еще сильнее. Для нее этот разговор был большим наказанием, чем для скверной Анны.
— Она теперь взяла привычку уходить по ночам. Вы же знаете, что все вокруг кишит солдатами. Она ушла на всю эту ночь с одним из солдат Вайчу, её постель даже не смята. А когда сегодня утром я пыталась ее образумить, она стала драться и укусила меня.
Отец Чисхолм перевел глаза на Анну. Казалось невероятным, что эта стоящая перед ним надутая и непокорная молодая женщина и есть тот крошечный ребенок, которого он прижимал к груди в далекую зимнюю ночь и которого считал даром небес. Анне еще нет двадцати, но это уже вполне созревшая девушка с высокой грудью, мрачными глазами и красными, как вишни, пухлыми губами. Она всегда отличалась от других детей своим равнодушием, дерзостью и непослушанием. Фрэнсис подумал: на этот раз хрестоматии ошиблись — ангела из Анны не получилось. Тяжелое бремя, лежащее у него на душе, смягчило его голос.
— Ты можешь что-нибудь сказать, Анна?
— Нет.
— Нет, отец, — прошипела Клотильда.
Анна бросила на нее угрюмый, ненавидящий взгляд.
— Это очень грустно, Анна, что ты так отплачиваешь нам за все заботы о тебе. Разве ты не счастлива здесь?
— Нет, не счастлива.
— Почему же?
— Я не просила, чтобы меня брали в монастырь. Вы даже не купили меня, я досталась вам даром. И мне надоело молиться.
— Но не все же время ты молишься. У тебя есть твоя работа.
— Я не хочу плести корзины.
— Ну, мы придумаем тебе что-нибудь другое.
— Что? Шитье? Что, я всю жизнь должна шить? Отец Чисхолм заставил себя улыбнуться.
— Конечно, нет. Когда ты научишься всяким полезным вещам, один из наших молодых людей захочет жениться на тебе.
Она ответила ему презрительной усмешкой, которая, казалось, ясно говорила: я хочу чего-нибудь более волнующего, чем ваши молодые люди.
Он помолчал, а потом произнес с некоторой горечью, потому что неблагодарность девушки все-таки причиняла ему боль:
— Никто не собирается держать тебя здесь против твоей воли. Но пока все в окрестности не успокоится, ты должна остаться. В город может прийти большая беда. Большая, очень большая беда может нагрянуть на весь мир. Пока ты здесь, ты в безопасности. Но ты должна соблюдать правила нашего дома. А теперь иди с сестрой и слушайся ее. Если я опять узнаю о твоем непослушании, я очень рассержусь.
Отец Чисхолм отпустил обеих, а когда Клотильда уходила, сказал ей:
— Сестра, попросите преподобную мать зайти ко мне. Он посмотрел, как женщины шли через усадьбу, потом медленно пошел в свою комнату.
Словно у него не хватало неприятностей и без них! Когда через пять минут вошла Мария-Вероника, отец Чисхолм стоял у окна и смотрел на город у подножия холма. Он продолжал молчать, пока она не подошла к нему. Наконец, Фрэнсис сказал:
— Мой дорогой друг, у меня для вас две плохих новости, и первая — это то, что, по-видимому, у нас здесь еще до конца года будет война.
Она в спокойном ожидании смотрела на него. Он повернулся и посмотрел ей в лицо.
— Я только что пришел от господина Чиа. Война неизбежна. Уже много лет в этой провинции хозяйничал Вайчу. Как вам известно, он совершенно разорил крестьян налогами и поборами. Если они не платили, их деревни уничтожались, целые семьи вырезывались. Но при всей его жестокости купцам Байтаня всегда удавалось откупиться от него, — отец Чисхолм помолчал. — Теперь другой генерал движется с низовья Янцзы в нашу провинцию — генерал Наян. Говорят, он не так жесток, как Вай. Кстати, наш старый друг Шон перешел к нему. Наян желает взять провинцию Вая, те есть получить привилегию выжимать здесь соки из народа. Он войдет в Байтань. Откупиться от обоих невозможно. Откупиться можно только от победителя. Так что на этот раз они вынуждены будут драться.
Мария-Вероника слегка улыбнулась.
— Я знала почти все это и раньше. Но почему вы сегодня видите все это в таком зловещем свете?
— Может быть, потому, что война уже витает в воздухе, — он бросил на нее странно-напряженный взгляд. — К тому же это будет жестокая война.
Ее улыбка стала шире.
— Но ведь ни вы, ни я не боимся войны. Наступило молчание. Фрэнсис не смотрел на нее.
— Конечно, я думаю и о нас, не защищенных здесь городскими стенами. Если Вай нападет на Байтань, мы окажемся в самой гуще драки. Но больше, чем о нас, я думаю о бедных, беспомощных и голодных людях. Я всем сердцем полюбил их. Они хотят всего- навсего, чтобы их оставили в покое, дали возможность мирно жить со своими семьями, трудиться на своей земле. Годами их угнетал один тиран. Теперь на сцене появился другой и поэтому им суют в руки ружья, да, да, в руки наших прихожан, машут флагами и кричат обычные в таких случаях лозунги: "Свобода! Независимость!" В них разжигают ненависть. А потом — так как два диктатора желают этого — эти несчастные создания набросятся друг на друга. А для чего? Когда бойня кончится, рассеется дым и смолкнет стрельба их будут угнетать еще больше, на них наложат еще больше поборов, еще более тяжкое ярмо, — он вздохнул. — Так как же можно не грустить, думая о бедном человечестве?