Ключи от рая
Шрифт:
Лианы росли здесь далеко не случайно – скорее всего, их посадил еще Корриган. Ближе к осени они зацветут, я знал, что цветы у них очень душистые и красивые. Выходит, у Корригана есть тяга к прекрасному. Это стало для меня новостью.
За прошедшие годы лианы разрослись чересчур густо, я с трудом пробрался к двери сквозь густые заросли. Дверь оказалась не заперта, я осторожно открыл ее и вошел внутрь.
В доме было очень темно и сыро, он представлял собой единственную комнату размером примерно пять на пять метров, с двумя маленькими окошками. В окнах был колдовской лед – выходит, он весьма долговечен.
Вся мебель оказалась самодельной. Я разглядел грубую деревянную кровать, стол, пару полок на
Нагнувшись, я поднял табурет и отпрянул, обнаружив под ним пару жирных черных сороконожек. Кривясь от отвращения, быстро раздавил сапогом их головы – не хотел, чтобы эта гадость удрала и потом меня покусала. Оставив обезглавленных сороконожек извиваться на полу, быстро вышел на улицу.
Здесь было сухо и тепло. И тихо – если не считать громких криков какой-то птицы, выражавшей решительный протест против моего бесцеремонного вторжения.
– Можешь не кричать, не уйду, – взглянув на глупую птицу, я вытянул из посоха меч и начал под корень вырубать окружавшие дом лианы.
Может, они и красиво цветут, но как-то слишком уж тут из-за них тоскливо. Темно, мрачно, света не видно – и что Корриган в них нашел?..
Лианы оказались довольно крепкими, я заметил, что срезы тут же окрашивались в бледно-розовый цвет, это вызывало неприятные ассоциации с кровью. Для того чтобы полностью очистить дом, мне даже пришлось взобраться на крышу: крепкие усы лиан намертво впились в бревна. Обрубив их, я сбросил вниз и сгнивший камыш – теперь придется искать, где он растет, чтобы заново накрыть крышу. Потом спустился вниз и оттащил обрубленные лианы в сторону, сложив их в одну большую кучу. Подойдя к дому, взглянул на него – и остался доволен проделанной работой.
Остаток дня я посвятил уборке дома: сметал со стен паутину, выметал пыль и грязь, тщательно выскоблил, оттащив к ручью, стол. Подумав, так же поступил и с табуретом. И лишь когда сгустились сумерки, я наконец-то уселся на табурет и облегченно вздохнул.
На ужин у меня было сушеное мясо койва и чистая вода из ручья. Горела на столе колдовская свеча – подарок Альвароса, я жевал мясо и думал о том, насколько все это странно. Не верилось, что здесь, в этой комнате, на этом самом стуле и за этим самым столом когда-то сидел Корриган. Но вот она, вырезанная ножом на столешнице буква «К». И еще, чуть выше, женское имя «Эмма» – уж не пассия ли Корригана? Теперь, когда я отскоблил стол, надписи стало видно еще лучше – черные буквы на светлом фоне. Сидел он здесь когда-то, вырезал их. О чем он тогда думал? И каково было ему, сваргу, привыкшему к цивилизации, оказаться в этом глухом лесу? Сколько ему тогда было – меньше двадцати? Я старше, я гасклит и вроде бы должен быть привычнее ко всему этому – но даже мне не по себе. Я задержусь здесь на неделю, от силы на две. А он прожил здесь девять лет…
Спать я лег на кровати Корригана. И так же, как когда-то он, лежал на свежих ветках строзии – успел наломать их еще засветло. Старые, слежавшиеся и пожелтевшие, я выбросил во время уборки. Я лежал и думал о том, что даже лапник этот мы ломали с одних и тех же деревьев.
Свечу я не гасил, благо она и в самом деле была вечной. Просто со светом я чувствовал себя как-то спокойнее. На табурете рядом со мной лежал меч, я долго смотрел на его лезвие, размышляя о том, что Ив после себя оставил хотя бы этот меч. А что оставлю я? Мне двадцать девять лет, но сделал ли я хоть что-нибудь, способное напомнить потомкам о жившем когда-то на этом свете Кирилле Воронцове? И речь даже не об имени, я не прошу, чтобы меня помнили. Просто останется ли после меня хоть что-то, помимо могильного холмика с крестом? А ведь может не быть и этого…
Там, в моем мире, мне очень нравилось ходить в музеи, я искренне восхищался картинами, скульптурами, разными изящными вещицами. Мне нравилось все, в чем чувствовался вкус, что волновало душу и притягивало взгляд. Может, именно поэтому я всегда без особого интереса проходил мимо витрин с разного рода черепками – не интересно мне было смотреть на грубые кувшины и плошки, даже изящные линии амфор не могли надолго притянуть мой взгляд. Но ведь и эти грубые керамические плошки тоже когда-то кто-то делал, на них даже остались следы пальцев канувшего в небытие мастера. Его давно нет, а вышедшие из-под его рук вещи живут до сих пор. И пусть они серые и неказистые – они есть, и это главное. Я не могу мечтать о многом, но буду искренне рад, если после меня в этом мире останется хотя бы серая глиняная плошка.
Шел третий час дня. Корриган сидел в своем кабинете, склонившись над стопкой бумаг. Вчитываясь в строки отчетов и донесений, он иногда улыбался, встретив что-то смешное. А иногда его лицо становилось суровым, – казалось, в такие секунды даже часы на стене испуганно затихали, боясь потревожить Повелителя. Часть отчетов Корриган сразу бросал в корзину, часть сортировал и откладывал в сторону. Этой рутинной работе он теперь ежедневно посвящал несколько часов, потому что время выдалось очень напряженное: скоропостижная смерть короля Любомира многое изменила. Через восемь дней состоится Совет Родов, на котором решится вопрос о новом главе королевства. Агенты Корригана докладывали, что далеко не все видят его на этом месте, герцог Нартов даже сумел объединить недовольных, желая протолкнуть в монархи своего старшего сына. И хотя родство герцога с Любомиром было весьма отдаленным, Совет Родов мог пойти Нартову навстречу. Да, кто-то побоится выступить против Корригана сам, кого-то удастся запугать, кого-то купить, пообещав места при дворе. Но в любом случае его перевес в этой борьбе будет невелик – если он будет вообще. Слишком все ненадежно, а Корриган не любил неопределенности. Именно поэтому следовало кое-что предусмотреть.
– Луис! – позвал Корриган.
Дверь открылась, в комнату вошел слуга.
– Да, Повелитель?
– Позови Власа.
– Слушаюсь, Повелитель…
Слуга ушел, Корриган встал из-за стола и подошел к окну. Взглянул на дворцовую площадь, внизу было тихо и пустынно. Корриган улыбнулся: правильно, нечего зря шляться. При Любомире что ни день был, то праздник – балы, пирушки… Казна по швам трещит, а этот идиот начал чеканить новые монеты с профилем принца Иржи. Хорошо, что теперь все это в прошлом, – Корриган удовлетворенно вздохнул.
Раздался вкрадчивый стук в дверь.
– Вы звали меня, Повелитель?
– Да… – тихо ответил Корриган. Постояв еще несколько секунд у окна, повернулся к почтительно вытянувшемуся Власу. – Вот этот документ, – Корриган взял со стола и протянул Власу лист бумаги, – надо передать Нартову за полчаса до заседания Совета. Желательно без свидетелей. Все ясно?
– Да, Повелитель… – произнес Влас, принимая документ. – А что это?
– В более цивилизованных мирах это называют компроматом, – усмехнулся Корриган. – Я буду не я, если старый болван не отзовет своего сыночка.
– Я понял, Повелитель, – сказал Влас, вчитавшись в строки. – А это все правда?
– Как ни странно, да… – Корриган внезапно замер, словно прислушиваясь к чему-то, его лицо напряглось.
– Что-то случилось? – встревоженно спросил Влас.
– Тише… – не сказал – прорычал Корриган. Его дыхание становилось все тяжелее, по лицу поползли капли пота. – Проклятье…
Он быстро повернулся к окну, вцепился в подоконник, его глаза впились в полосу леса на горизонте.
– Он там… Этот чертов гасклит там…