Ключик к мечте

Неволина Екатерина Александровна

Сердце бешено стучало где-то в районе желудка (интересно, с чего это оно туда провалилось?), мимо нас проходили люди, а мы стояли прямо на пути у них и, забыв обо всем, самозабвенно целовались.

Это было по-другому. Не так, как с Ковалевым. Интереснее, острее и не так противно (или я уже начинаю привыкать? Я вообще-то учусь быстро).

— Ты совершенно необычная девушка, — сказал Макс, когда мы, наконец, оторвались друг от друга.

— А ты думал? — я усмехнулась. У меня вовсе не было в этом уверенности, но рискнуть, честное слово, стоило. — Любая после меня покажется пресной, правда, Макс?

Он посмотрел на меня. Я

было по привычке напряглась, что не такая стройная, как Мила, но тут же одернула себя: зачем на нее равняться? Ее-то он отверг. И ради кого? Ради меня! МЕНЯ! Сердце выделывало в груди немыслимые кульбиты, должно быть, возомнив себя звездой цирковой арены. Макс, не мигая, смотрел на меня, а я чувствовала себя дурой, потому что не знала, что дальше делать. Опыта обращения с парнями у меня не было, а он как раз пригодился бы сейчас. Мысли заметались в поисках выхода: сказать Максу, что люблю его, или молчать, ожидая, пока он сделает первый ход? Надо было повстречаться с кем-нибудь, чтобы сейчас чувствовать себя уверенней.

Как ни забавно, мое замешательство, похоже, сыграло на пользу.

Макс осторожно взял мои руки и сжал в своих горячих ладонях.

— Да, я действительно недооценил тебя.

Потом мы шли рядом по ночной Москве — мимо равнодушных фонарей, проносящихся по шоссе машин, и говорили, говорили. Я болтала какую-то чушь, мы смеялись над чем-то и снова целовались. Я чувствовала, будто в груди горит лихорадочный огонек. Даже тесные туфли больше не беспокоили, и только по возвращении домой обнаружилось, что я стерла ноги до крови.

— Эля, нельзя гулять так долго, я уже начала беспокоиться, — упрекнула меня мама, вышедшая из гостиной в теплом махровом халате и с неизменной книжкой в руках.

— Все в порядке, мамочка! Просто сегодня мне все удается! — сказала я, чмокнув ее в щеку.

Мама вздохнула, опять пожаловалась на то, что я уже совсем взрослая, а потом попросила быть с Милой помягче, она, мол, очень расстраивается и переживает в последнее время.

Мамины слова сразу испортили мне настроение. Ну конечно, ее любимица взгрустнула — горе-то какое! На мои переживания почему-то особого внимания не обращали. Я же не Мила. Это она — болезненная, хрупкая и нежная, а я — здоровая корова, уж как-нибудь да выдержу.

— Твоей Миле уже почти двадцать. Сама о себе позаботиться может! — заявила я и скрылась в ванной.

Встав под горячую струю воды, я закрыла глаза. События дня возникали передо мной кадрами кинопленки. Макс — это мое! Я уже многое сделала ради него и еще на многое способна, его не отнять всяким истеричным изнеженным девицам, даже если одна из них называется моей сестрой. На Максе теперь все равно что моя печать, и я буду драться за него до конца — ногтями и зубами. Мила проиграла. Уже проиграла!

Вымывшись, я заглянула в комнату.

Мила уже спала, так и не сняв наушники плеера, и в ушах у нее играло что-то мурлыкающе-французское. Она лежала на боку, свернувшись калачиком, и выглядела такой беззащитной, что я едва не пожалела ее. Но нет — этому чувству не место в моем сердце. И сестре, несмотря на все старания, не удастся меня разжалобить. Потому что я знаю ее равнодушие и тупость. Потому что только тот, кто сражается, имеет право на любовь. Потому что я ее ненавижу.

Мила

Я и вправду сама не своя. Какое удовольствие мне доставляло выбирать утром одежду, теперь же, открыв шкаф, вытаскиваю оттуда

первое, что попадется под руку. А вчера поймала себя на том, что сижу в ванной, забыв налить туда воды.

Хуже того — не могу видеть никого из подруг и домашних. С Элей у нас всегда были странные отношения. Может, виноват возраст, а может, разница темпераментов. Теперь вдруг поймала себя на том, что она постоянно выводит меня из себя. Мне ужасно стыдно перед ней, перед мамой и отцом, однако это чувство бывает сильнее меня. Сначала яркой вспышкой поднимается раздражение и злость, а вслед за этим приходят стыд и сожаление. Мне жаль, что у нас с ней все так сложилось. Но не буду врать себе — больше всего мне жаль, что не сложилось с Максом.

Теперь я уверена, что у него кто-то появился. Я буквально чувствую это физически, как будто у меня заболела рука или нога. Он избегает встречаться со мной взглядом, но хуже всего, что он чувствует себя передо мной виноватым. Я не знаю, как это объяснить, но его манера отводить глаза, спотыкаться и иногда смотреть на меня тогда, когда, ему кажется, я этого не вижу, выдает метания и вину.

Как-то в далеком детстве я разбила любимый мамин бокал, привезенный откуда-то то ли из Австрии, то ли из Чехии, с красивым изящным гербом. Мама доставала его из серванта только по большим праздникам. Разумеется, он притягивал меня словно магнитом, и однажды я взяла стул, влезла и достала склянку. И тут, разумеется, сработал известный закон подлости: то ли я оступилась, то ли стул покачнулся, теперь это уже нельзя сказать точно, но злополучный бокал упал на пол и разбился на тысячи осколков, сверкающих под светом лампы. Когда я, призванная к ответу, разговаривала с мамой, то отводила глаза в сторону. В точности так же, как сейчас Макс.

Зачем? Зачем он это делает? Он же ничего мне не должен! Он ничего мне не обещал! Тот вечер… будем считать, он мне приснился. Пусть Макс встретил другую. Но откуда же чувство вины? Почему? Оно придает моим терзаниям новую тональность, и мне кажется: если бы Макс вел себя сейчас со мной по-другому, я бы быстрее смирилась.

Или нет? Или все это пустые домыслы? Каждому страдающему кажется, будто именно его участь — наипечальнейшая в мире. Каждый считает: именно с ним происходит то, что не случалось ни с кем. Пустое. Все уже было и повторится еще тысячу раз с тысячью людей. Non permanent sub sole. Non sub sole novum

[6]

.

Я беспрестанно повторяю себе это, но, увы, не помогает. Наверное, я не умею быть убедительной.

Так или иначе, но однажды я очнулась от своей странной оторопи, посмотрела на себя — похудевшую и подурневшую, с запавшими глазами (боже мой! И это в девятнадцать лет), и решила, что дальше так нельзя. Нужно срочно занять себя хоть чем-нибудь.

К счастью, на помощь пришла учеба, которую я подзабросила в последнее время. Я стала учиться с остервенением. Ничего не помогает так от несчастной любви, как ледяной душ и несколько задачек из высшей математики. Огромный респект тому, кто их придумал. Наверное, только они спасли меня в самые тяжелые дни.

6

Ничто не вечно под солнцем. Ничто под солнцем не ново. (Лат.)