КМ
Шрифт:
Падаю.
Уже чувствую, что разобьюсь, не может быть иначе, крылья не держат, скользят и скользят по воздуху вниз. Чувствую, как мои крылья замерзают на лету, раньше я тоже не знал, что значит – замерзают на лету.
Взмахиваю крыльями.
Еще.
Еще.
Еще.
Поднимаюсь выше. Еще не верю себе, что земля уходит вниз, вниз, вниз, исчезает где-то там, там.
Выше, выше…
Что-то мешает, что-то тянет к земле… а-а, ну да, конечно, сбрасываю с себя тяжелую шубу, я уже и забыл, как это – быть без тяжелой шубы и тяжелых сапог…
Земля
Бегу босиком по звездам, взмахиваю крыльями.
Выше, выше.
Остаюсь один на один с космосом, огромным и бесконечным. Понимаю, что до ближайшей звезды буду лететь тысячи лет, если вообще удержат меня крылья.
Вспоминаю, как играли в детстве, представляли, что обогнули полземли за считанные минуты. И получалось, как-то же получалось, черт пойми, но получалось же…
Представляю, как пересекаю половину вселенной. За считанные… нет, минуты, это громко сказано, часы…
Вселенная сворачивается в мертвую петлю.
Опускаюсь на землю. Не на свою, на чужую землю. Осторожно оглядываюсь, да можно ли опускаться на чужую землю, вроде бы нет такого закона, чтобы нельзя было опускаться на чужую землю.
Меня никто не прогнал. Прогонять было некому. Но меня никто и не встретил. Встречать тоже было некому.
Здесь было лето. Это я сразу почувствовал, лето, лето – это когда под ногами твердая земля, и можно ходить босиком.
Только здесь лето было какое-то особенное. Даже не сразу понимаю, почему особенное, наконец, спохватываюсь – это лето не кончится.
Потому что…
Потому что не кончится. Никогда.
Понимаю, что я не могу быть тут один.
Тут.
Где лето.
Взмахиваю крыльями.
Опускаюсь на землю. На свою землю. Земля встречает меня холодом, я уже успел забыть, что такое холод. Холод – это который обжигает.
Холод подступает. Больше, больше, он уже не вступил в полную силу, но почти-почти. Вижу, как мои братья и сестры устраивают убежища, ложатся парами в тяжелые бетонные гробы, засыпают, чтобы никогда не проснуться. Я уже знаю, что с ними будет, память предков подсказывает мне. Много-много долгих лет будет лежать снег, а потом придет весна, которую никто не будет ждать – никто не дождется. Из бетонных гробов проклюнутся ростки, из ростков выйдут люди. Новое поколение, которое еще не будет знать, что такое осень и зима.
Круг замкнется.
Опускаюсь. Складываю крылья. Люди оторопело смотрят на меня, никак не ожидали, что появится кто-то, откуда-то оттуда, с неба, такой же, как они…
Я говорю им:
– Слушайте.
– …вопросы?
Тянется рука из глубины зала.
– Все-таки… вы мне скажите, когда на той земле бывает зима?
– Да говорю же вам, никогда.
Не верят. Не понимают, как такое может быть, чтобы не было зимы.
– Вы понимаете… не придется больше строить убежища… никогда. Не будет больше рождения и смерти… не будет…
Гробовая
– Ересь.
ОСТАВИТЬ СВОЙ КОММЕНТАРИЙ
Да вообще сжигать таких надо на кострах, совсем уже охренели… Сегодня они зиму отменят, завтра вообще бессмертными всех объявят. Куда мир катится…
Это что же будет-то… Если бы мне кто сказал, что я никогда не умру и корни не пущу, я бы такого своими руками задушил…
Сказано в памяти предков – приходит зима, становятся взрослыми, умирают, дают начало новой жизни… это же против природы идем, получается.
Грех, большой грех…
Здесь нужно что-то говорить. Что-то делать. Знать бы еще, что. Когда ведут на костер, я еще не верю, что на костер, ну быть не может, они меня просто попугать решили, попугать, не более…
Не более…
Прислушиваюсь к памяти предков. Раньше всегда прислушивался к памяти предков, когда не знал, что делать, память что-то подсказывала. Только это было раньше, здесь даже память предков не поможет, таких случаев у предков не было.
Прислушиваюсь. Так. На всякий случай. Понимаю, что прислушиваться не к чему, память предков молчит. Не так молчит, когда не знает, что сказать, а так… как будто… ее просто нет.
Совсем нет.
Пламя жалит. Больно. Больнее зимы.
Взмахиваю обожженными крыльями. Поднимаюсь в небо, с трудом, но поднимаюсь в небо.
Град стрел.
Здесь бы подняться выше, выше, только меня и видели, только нельзя выше, я должен найти её…
Световею.
Ищу в толпе одно-единственное лицо, а нет, уже не надо искать, поднимается Световея ко мне, взмахивает крыльями…
Стрела вонзается в руку Световеи, подхватываю свою спутницу, только не падай, я тебя умоляю, только не падай…
Огни города тают за горизонтом.
– А это далеко? – спрашивает Световея.
Очень.
Световея кивает. Световея уже знает, что делать. Представляет себе, что мы переносимся вглубь вселенной за считанные часы.
Расправляем крылья.
Летим.
Глава восьмая. Кто мы
Листья.
Как они смеют все еще падать и падать.
Луна.
Как она смеет еще светить.
Хочется бросить в луну камень и разбить. Вдребезги. Чтоб не светила, незачем ей светить больше, потому что Тори нет.
Тори, это Виктория, если кто не знает.
Да никто не знает, никому это неинтересно, вообще для самого себя пишу, кому я собираюсь объяснять, что Тори – это не партия в Великобритании, и не волость в Эстонии, и не остров в Ирландии, и много еще чего не, Тори – это Виктория.
Была.
Годы жизни на памятнике.