Книга 3. Без названия
Шрифт:
Он находился в штабе, когда начальнику доложили о прорыве бандформирования. Почему такое название? Это далеко не банда. Шла большая группа хорошо вооруженных и, главное, обученных убивать, а не просто воевать, наемников. Сколько наших на их пути? Не успеют отойти. Стив дальше не слушал. Он взял обычную машину – первую попавшуюся – так быстрее. По рации связался с группой: отступать немедленно. Он приехал в тот момент, когда из-за сопки показалась голова колонны: шли, не боясь, как у себя дома, что было отчасти правдой. Оставлять оружие нельзя. Нет бензина в машинах? Черт! Бензин перелили из его машины. Он подождет, пока грузовик скроется за вторым поворотом, после двинется сам. Его машину накрыло как раз на этом втором повороте – прикрывать Стива было некому.
Его тело внимательно осмотрели, нашли документы. Именно эта находка привлекла внимание главаря: он знал Бланки – воевал с ними. О чокнутости Юлиуса на Кавказе ходили легенды – сегодня же будет здесь. Если осквернить труп брата, Бланки взорвут Кавказ. Одно дело – воевать с Россией, другое – с Бланки. Найдут всех, до седьмого колена, и везде. Стив застонал. Жив. Позвали доктора. Похоже, да, но пульс еле прослушивается. Стиву сделали укол, перевязали раны. Надо отправить в ближайший аул к старейшинам: пусть они решают, что делать – отдавать русским в больницу или ждать брата. Кто-то из новеньких предложил потребовать выкуп. Командир покачал головой: разве можно воевать, а тем более побеждать, имея в подчинении дураков? Предприятие проиграно, раз в него вмешались Бланки. Они, конечно, примут бой. Снова придется возвращаться на базу.
Юли забрал Стива из дома старейшины без сознания, переправил вертолетом в гарнизон. Благодарить Бланки не стал. Старейшины знали: не выживет – брат вернется. Кровная месть в роду этой семьи… Бой был коротким. Бланки умел воевать, злой Бланки умение удваивал. Если бы не оплошность Глеба, вышли из боя все живыми и невредимыми…
Глава 3
– Чья идея привезти доктора? – Глеб оторвался от точки на стене. Юли промолчал: не все в порядке с мозгами, если задает подобный вопрос.
– Нужно чего? – спросил Юли, вставая.
Глеб покачал головой. Командующий вышел в коридор, где собиралась Ольга Васильевна. Пожелав всего доброго, они ушли. Юля закрыла дверь за гостями, но возвращаться не спешила.
Ольга Васильевна не нашла причину, из-за которой Глеб не хотел поправляться. Лекарство назначено верно, лечение тоже. Скорее всего, дело в психике человека, болеющего войной. Ольга Васильевна так и сказала: синдром войны мешает организму поправиться. Знает ли Юля, на скольких войнах побывал Глеб? Ольга Васильевна внимательно осмотрела раненого – на нем много отметок, но раньше раны заживали, теперь нет. Война переполнила человека, он захлебнулся ей. Ольга Васильевна качала головой: надо лечить не раны тела – души. Юля посмотрела на женщину: знала, что говорила.
– У вас что-то случилось?
Ольга Васильевна улыбнулась. Да. Много лет тому назад, когда ее дети оказались втянутыми в ЭСВ… теперь… в гарнизоне, в госпитале, в палате интенсивной терапии, лежит ее зять – Андрей Станиславович Бланки – с ранами, на языке медицины, не совместимыми с жизнью. В соседней палате – ее дочь, потерявшая неделю назад ребенка, организм которой поддерживают в бессознательном состоянии, потому что никто не знает, какие слова найти для матери и жены, чтобы сказать о смерти близких.
Юля одернула себя. Потом. Времени на жалость нет – надо действовать. Она вошла в комнату. Разумеется, он недоволен – потерпит. Если не нравится, в госпитале есть свободные палаты с сексапильными медсестрами. При последних словах Глеб странно хмыкнул. Нет, он останется здесь. Чудно! Пора принимать ванну.
Юля принесла таз с водой и губкой. Не мешало бы побриться и освежиться. Женщина предупредила, если он дернется – порежет. Чудно! Он всегда мечтал, чтобы женщина брила его и обтирала мокрой губкой. Юля, пожалуй, впервые внимательно рассматривала его тело. Она ведь не думала, что все эти отметины – раны. Некоторые выглядели совсем безобидно. Как, например, эта точка в сантиметре от сердца. Женщина застыла. Юля смотрела на отметину, пока не почувствовала, как Глеб накрыл ее руку своей. Опомнившись, выдернула руку и продолжила занятие. Когда откинула одеяло, Глеб с хрипотцой в голосе спросил:
– Может, я сам?
Он серьезно смотрел на женщину. Конечно, в отдельных местах своего тела. После обтираний она принесла градусник. Глеб поймал себя на мысли, что сейчас между ними, несмотря на простоту и приличия, было что-то чрезвычайно личное, даже интимное. То, как она касалась губкой его тела, как он чувствовал ее пальцы. Ее взгляд, изучающий, запоминающий, интересующийся. Она была с ним рядом – всего несколько десятков сантиметров разделяли их тела. В домашней футболке и джинсах с заколотыми волосами (одна непослушная прядь выбилась и падала ей на глаза, хотя женщина несколько раз заправляла ее за ухо). Вырез футболки давал возможность включить фантазию. Лицо несколько бледно, вероятно, переживания жизни не давали шанса румянцу. Губы плотно сжаты от усердия или от раздумий, Глеб не понял. Его глаза внимательно следили за руками. Странно. Глеб только теперь увидел: на ней нет никаких украшений. Ни цепочки, ни серег, ни кольца или перстенька. Нет или не носит? Надо у Данилы спросить. Почему раньше не обращал внимания?
Много позже, ночью, Глеб вспоминал выражение глаз Юли. Она спросила, не надо ли чего купить завтра, сигарет, например. Он ответил нет: бросил. Юля задержала на нем взгляд, в котором, пожалуй, было больше вопросов, чем ответов. Глеб с трудом разбирался во всем этом: не для него. Он обычный мужик, у которого жизнь простая, без поисков смысла жизни, без душевных треволнений. Она другое дело – разные они. Ей бы такого, что сможет на руках носить, не то, что он однорукий, неразвитый.
Глеб недовольно крякнул, достал из-под подушки книгу, что взял несколько дней тому назад из книжного шкафа. Когда Данила и Юля уходили, он, разумеется, вставал, пытался привести тело в чувство физическими упражнениями, но тело на этот раз предавало: открывало рану и взламывало голову. Глеб искал таблетку в аптечке, затем ложился с книгой. Читал, но понимал плохо: не для его ума – голова пылала, пытаясь убить его пульсирующей болью, что растекалась по всему телу. Глеб посмотрел на книгу с досадой на себя. Он помнил: в другой жизни ему нравился Хемингуэй, теперь он никак не мог разобраться. Видно, на войне получало травмы не только тело – голова. «Прощай, оружие». Да нет, пожалуй, «Прощайте, мозги!»
Она вошла без стука в тот момент, когда он закрыл книгу.
– У тебя свет, я подумала, что-то беспокоит.
– Ничего.
Юля посмотрела на корешок книги. Глеб молчал, ожидая, когда она уйдет.
– Может… тебе холодно? – она осторожно подбирала слова.
– Гм… Боюсь, нечаянно обижу тебя.
– Чем?
– Разочарованием твоих ожиданий.
Юля покачала головой.
– Об этом не тебе судить, к тому же, ты не в курсе моих ожиданий…
Через несколько дней Глеб стоял на ступеньках дома, внимательно обдумывая план действий. Подходила весна – самое время заняться чем-то полезным: обустроить быт для начала. Глеб улыбнулся, вспоминая, что начало было положено несколько дней тому назад: пылкая у него будет жена. Согласится ли? На худой конец скажет, что в ЭСВ без штампа нельзя. Попахивало шантажом, правда.
Приехали солдаты, привезли машину плодородной земли, свалили, разровняли. Завтра будет забор по всему периметру. Он заказал камни, плодородные деревья. Всегда мечтал о саде. Будет здорово заложить его. Камнем можно выложить цветники. Интересно, она любит цветы? По его мнению, все женщины должны любить цветы. А ковыряться в земле на клумбе? Надо спросить. Как? И когда? Разговаривают они по-прежнему мало. Все ночи со дня посещения Измайловой она… греет его в постели. Глеб улыбнулся – дух захватывает. Может, правда, в ее пальцах электричество? Стоит ей дотронуться до него кончиками своих тонких пальчиков, все тело… Надо подумать о чем-то другом. Ага, ребята лопату забыли… Глеб поднял инструмент, воткнул в землю. Так и стоял, опершись о рученок.