КНИГА ДЛЯ ВНУЧЕК
Шрифт:
13
нравиится среди семьи, уговаривала я себя, но чувствовала себя противно, как будто обокрала кого-то. Следовало бы все это сейчас же отменить, послать ко всем чертям… Но этого я не могла уже сделать.
В последующие дни Ольга стала что-то подозревать, стала расспрашивать, а я уклонялась от ответов. Даже уже заказав такси, чтобы рано утром ехать в аэропорт Хитроу, я не спала всю ночь и готова была все отменить… Ей может быть очень трудно, я понимала это рассудком. Но она уже расспрашивала с интересом о Греции – она все еще ребенок и быстро забывает. Она забудет все неприятное, она так еще молода… Винты были запущены, машина готова была лететь – невозможно было остановить события…
Каким-то непонятным образом всегда все становится известно именно тем, кому не следует ничего знать. Вдруг – звонок от английского корреспондента. Говорит, что в западногерманской газете появилось сообщение о моем возвращении в СССР. Я сказала, что это неправда. Мне становилось не по себе от такого плохого начала.
В аэропорту я озиралась, не гонятся ли за нами с камерами, но до Афин мы долетели благополучно и спокойно. Там взяли такси и с помощью греческого разговорника объяснились с шофером. Узнав, что мы едем в советское посольство, он заулыбался и закивал головой. Ольга сидела с мрачным лицом.
У ворот посольства нас уже ожидала молодая пара. Они говорили по-английски и сразу же пригласили Ольгу к себе. Оказалось, что они были из агентства по продаже советских кинофильмов за рубежом. ,,Слава Богу, – думала я, – хорошее начало: они займут Ольгу, может быть, понравятся ей, и у нее будет хорошее первое впечатление"…
Меня тем временем позвали поговорить о делах. Самолет в Москву полетит через три дня, сказал кто-то, чьего имени я не запомнила. А пока что нам предлагали посмотреть Афины и купить подарки в Москву, – для этого у нас в Англии не было времени. И вечером предстояла встреча (чай) с новым молодым послом, сыном совсем недавно умершего Андропова. Игорь Юрьевич Андропов был дипломатом нового поколения, цивилизованным, с хорошими манерами и прекрасным знанием иностранных языков. Его по-западному очарователь-
14
ная жена была театроведом по образованию, а он сам бил историком. Они оба сразу же уделили большое внимание Ольге, понимая, что она будет в центре всех наших потенциальных трудностей, проблем и успехов. Игорь Юрьевич сразу же подошел к девочке, заговорил с ней по-английски, и она тут же растаяла и почувствовала себя легко и хорошо. Общительность всегда была ее прирожденным даром, и я видела, как любопытны были ей ,,эти русские", которых она никогда еще в жизни не встречала. Каждая ее улыбка обнадеживала меня, и мне становилось хоть чуточку лучше.
Но остальная компания не внушала никакого энтузиазма. Кроме молодых посла и его супруги, все выглядели старомодными, официально холодными советскими бюрократами. Особенно неприязненными были толстые круглолицые дамы. Вдруг мне стало нехорошо от пришедшего на ум вот такого же приема в советском посольстве много лет назад в Дели… Как будто начали крутить обратно старую киноленту! Такие же мизансцены, такие же взгляды, как и когда я в последний раз сидела за столом у посла А. Бенедиктова, уже решив бежать… И вот через семнадцать лет снова, как призраки, такие же ситуации – как во сне… Только Оля – существо из реального мира, и она все время дает мне понять, что с реальностью что-то неладно.
Ночью она, наконец, разражается негодованием. Мне уже ничего не надо объяснять – она и сама поняла, что мы не вернемся отсюда в Англию… Я так устала, так мне было скверно от всех сопоставлений, воспоминаний, от всего, а теперь еще надо представить себе приезд в Москву…
,,Но пойми, наконец, что я не видела их столько лет!" – говорю я в полном отчаянии. Да, она понимает это. И умолкает. Мы обе молчим. И плачем, каждая на своей постели.
* * *
Потом нас возят по Афинам, показывают Акрополь, достопримечательности. Оля ведет себя великолепно, улыбается, фотографируется, покупает сувениры. В каком-то журнале еще в Англии она прочла, что молодежь в Москве охотится за сникерсами и спортивными сумками марки „Адидас", и теперь она нашла именно это для подарка своему племяннику -
15
а моему внуку – Илье, который на год старше нее. Она добрая, щедрая душа, всегда хочет сделать приятное другим кажется, что она уже забыла о своих огорчениях. Магазины всегда развлекают ее, в ее возрасте неприятное легче забывается. Я купила греческое вышитое платьице для моей внучки Анюты и какие-то безделушки для сына и его новой жены. На большее не было денег.
Завтра самолет Аэрофлота летит в Москву через Софию. Меня любезно спрашивают, следует ли известить сына, чтобы он встретил нас, и я в страхе прошу, чтобы – нет, нет! Не хватает только эмоциональных сцен перед публикой. Ведь я боюсь и жду этого момента уже давно, столько времени. Пусть уж лучше придет к нам в гостиницу. Мы просим о гостинице – так как я уже привыкла за все эти годы жить в отелях и чувствовать себя независимой. И вообще, только Богу известно, что это за новая невестка у меня, нельзя же свалиться к ней на голову вот так, вдруг.
Ну, в таком случае, говорят мне, вас будет встречать представительница Комитета советских женщин. Так. Значит – все на официальную ногу. Теперь уже все безразлично. Тут не выбирают. Все будет так, как решат „наверху", – как именуют в Москве правительство. Вопросов не задают. Да и какое значение имеют все эти детали? Я скоро увижу сына, увижу их всех…
…Самолет приближается все ближе и ближе к Москве – городу, где я родилась, выросла, ходила в школу, в университет, городу, где родились мои дети. Почему же я не волнуюсь, не плачу счастливыми слезами? Мне нехорошо на душе, я нервничаю, но это совсем не радостное волнение. Что-то крепко держит меня и не позволяет дать волю чувствам. Я даже не могу понять своих собственных чувств, когда вижу подмосковные поля и уже заснеженные леса; над ними самолет делает развороты. Зима здесь ранняя и холодная в этом году, сказали мне в Афинах. Греция показалась мне похожей на черноморское побережье Грузии, и это было единственным приятным впечатлением за все последние дни. Сейчас же я ничего не чувствую. Ольга озирается по сторонам, рассматривает пассажиров. Что это за паралич со мной?
Вот и аэропорт Шереметьево, откуда я улетела в 1966 году в Индию. Разросся, громадный стал, модерный. Наш самолет
16
подруливает к какому-то отдельному входу, очевидно, для особенно важных лиц. Вокруг не видно никаких толп, другие пассажиры где-то в другом месте. Знакомая социальная сегрегация. Женщина в строгом официальном костюме с букетиком цветов, завернутых в целлофан, ищет меня глазами – находит – и пытается улыбнуться. Это у нее плохо выходит, и мне становится даже жаль ее, бедняжку, за миссию, которую на нее возложили. Она говорит мне что-то вроде „добро пожаловать", и мы обе смущены нелепостью происходящего.