Книга холопа. Записки московского таксиста

Сразу после моего рождения мои родители и я жили в землянке. Почему так случилось, я не знаю. Землянка – это временное жилье рабочих в СССР, наподобие барака, только стены в ней были земляные и прикрыты были максимум фанерой. За эти полгода моя мать добилась у профкома завода, где работал отец, выделения квартиры. Нам дали однокомнатную квартиру в новом доме, по адресу: город Новосибирск, улица 3-я Оловозаводская, д. 7 кв. 5. Квартира была угловая, с дополнительным окном. В большой комнате было, таким образом, два окна и остекленная дверь на балкон – роскошь по тем временам.

После получения этой квартиры, мою мать посадили

в тюрьму на год. Случилось это из-за того, что под воздействием спиртных напитков, мать вышла из подъезда и сняла с веревок чужое постельное бельё. Такой поступок в СССР наказывался очень строго – кража с отягчающими обстоятельствами. В Уголовном кодексе РСФСР в то время было много статей, которые сейчас отменены, и которые направлены были против различных хищений, незаконной предпринимательской деятельности, спекуляции, тунеядства. Вообще, все законодательство и правоприменительная практика была очень жесткая и направлена была против незаконного обогащения отдельных групп граждан.

Пока мать сидела в тюрьме, я попал в больницу с какой-то простудой. Там, в больнице, над моей кроватью кто-то открыл форточку, и когда спохватились, а дело было зимой, я уже получил двухстороннее воспаление легких. Эта болезнь долго не отпускала меня, так как приняла хроническую форму, и врачи никак не могли ее вылечить полностью. Пенициллин слабо помогал. Один раз дело дошло до оперативного вмешательства. Сделали надрез в груди и трубкой откачивали гной из правого легкого. Шрам остался справа у меня на память. После этой операции я очень плохо отходил от наркоза и пережил клиническую смерть. Уже когда меня отвезли в палату, я запомнил, как кто-то положил под мою подушку красное яблоко. Съел я его уже через сутки, когда проснулся.

К семи годам мое состояние так и не улучшилось, и я полжизни проводил в больнице. В это время лечащий врач предложил моим родителям радикально сменить климат – переехать в южную местность. Отец срочно связался с родственниками и нашел вариант со своей двоюродной сестрой обменять квартиры. У нее была трехкомнатная квартира в узбекском городе Янгиер, куда мы переехали в апреле 1975 года. Я впервые тогда полетел на самолете, это был Ту-134.

Уже через год новый климат сделал свое дело, и в восемь лет я последний раз лежал в больнице с обострением хронической пневмонии. Лечили меня новейшим средством, тетрациклином, уколы которого были ужасно больными и я еще полчаса после укола не мог толком ходить. Последнее мое пребывание в больнице запомнилось тем, что меня после курса лечения не выписывали еще три недели, и каждую неделю ко мне приезжала какая-то тетка в халате и набирала большущий шприц крови из моей вены. Уже позже я слышал про то, что возможно мою кровь брали для переливания, так как у меня был врожденный иммунитет к туберкулезу. У отца в молодости был туберкулез и его успешно вылечили. У детей бывших туберкулезников был якобы такой сильный иммунитет.

Детство в Узбекистане запомнилось особой атмосферой, которая царила у детей колонистов из России. Русскоязычные жители Узбекистана жили в своих особенных гетто. В микрорайонах, застроенных многоэтажными домами со всеми удобствами. Коренные же жители жили в глинобитных домах из самана без всяких удобств. В Янгиере русскоязычных было полгорода, так как это был Всесоюзный проект по освоению Голодной Степи. И туда вербовался народ со всей страны. У нас были отдельные русскоязычные классы. В первую смену учились коренные жители, во вторую – мы.

В 1980 году родители переехали в другой узбекский город. В древнюю столицу Кокандского ханства. Там мы жили также в русскоязычном микрорайоне, причем у нас была уже своя отдельная русская школа №20. В нашем классе учились дети греческих коммунистов и сосланных российских греков из Крыма, дети корейцев, сосланных из приграничных с Китаем и Кореей районов , немного армян, татар и несколько узбеков. Никаких войн между дворами у нас не было, так как было ощущение, что мы живем во враждебном, чужом окружении. Что есть Мы и есть Они. Доля русскоязычных в Коканде было гораздо меньше – не более 20000 на 200 000 населения. 10%. Интересный факт – отец Ксении Собчак учился в кокандской русскоязычной школе №53, окончив ее в 1953 году.

В Коканде я посещал детский шахматный клуб и вскоре получил 2 разряд по шахматам. Участвовал в городских чемпионатах по шахматам. Также я посещал городскую библиотеку и раз в неделю прочитывал по 5-6 толстых и средних книг. Более всего интересовал меня в то время научпоп и немного приключенческой литературы.

После окончания кокандского СПТУ-2 я три месяца ничего не делал, нигде не работал. Немного занимался ремонтом радиоаппаратуры. Чему-то меня научил отец, но большую часть опыта я наработал самостоятельно с паяльником в руках. Эти навыки мне пригодились в Советской армии. В военкомате сначала хотели определить меня в Воздушно-десантные силы. Рядом, в Афганистане уже разгоралась вялотекущая война и туда требовались русские призывники, уже прошедшие акклиматизацию в жарком климате. Всех моих одноклассников, наверно, отправили в Афган. Но у меня оказалось недостаточно веса – всего 45 кг. И для десантирования на парашюте я не годился – ветром унесло бы далеко от точки приземления части.

Вообще, последствия перенесенной в детстве двухсторонней хронической пневмонии сильно осложняло мне службу в СА. Я просто не мог выдержать длительную пробежку из-за недостаточной функции правого легкого, сильно пострадавшего от пневмонии. В армии мне также пришлось дважды оказаться в госпитале из-за этой болезни. Сначала в Учебке заболел после наряда по свинарнику, потом во время полевых учений осенью 1988 года в Германии.

После того, как выяснилось, что в ВДВ меня не ждут, отправился на поезде в Учебку в Горьковской области в фотограмметрический взвод. После окончания обучения меня самолетом перебросили в ГСВГ (группу советских войск в Германии).

Отправили меня в Отдельную батарею артиллерийской разведки в город Ордруф. В один из дней 1987 года, нас, сержантов, собрал в ленинской комнате замполит части капитан Морис. Он прочитал нам лекцию об ущербе для советской экономики от алкоголизма, приводил жуткие цифры какие-то. Потом перешел к теме отставания экономики СССР от Японии. В то время Япония была на пике своего развития и по ВВП обогнала СССР. И в конце лекции стал рассказывать страшные истории о сионистском заговоре в руководстве СССР. О вредительской деятельности представителей всем известной нации. К чему были такие политбеседы, мы узнали очень скоро. В Москве совершил посадку самолет Руста и после этого полетели головы старших военноначальников не только в СССР, но и по всему Варшавскому блоку. Спустя много лет я узнал, что таким образом был раскрыт и предотвращен военный антисионистский переворот в СССР.

Интересную картину я наблюдал, когда стоял в карауле на военном полигоне. Охранял я командный пункт, откуда начальство должно было наблюдать за учениями войск. Днем мотострелковые и танковые части отрабатывали наступление на позиции противника. На меня наступали орды узбеков с автоматами наперевес, а чуть позади них располагался командир взвода и пулеметный расчет – все русские. С флангов двигались танки Т-80, причем интересно, что когда они двигались на тебя – их практически не было слышно. Стоило им развернутся, как над округой раздавался грохот авиационных двигателей. Ведь на этих танках стояли именно газотурбинные двигатели.