Книга мертвого гения (сборник)
Шрифт:
Далеко, на краю поля, послышался рев: это «хорошие» и «плохие» рыцари вступили в свой последний безжалостный поединок.
Когда они возвратились сюда вечером, толпы людей с ярмарки, с покрытого сумерками луга, начали сходиться к сцене. Бойскауты собирали мусор, разобранные палатки напоминали скомканные холсты, демонтировались ларьки.
Все замерло в ожидании начала спектакля.
Движение наблюдалось только на противоположном берегу Верты, где группа людей переносила помост, на котором будут установлены орудия для фейерверка. Этим
Между настилом, на которой разместились ряды стульев, и сценой образовалось широкое пространство, и люди начали занимать места. Мальтрейверс и Тэсс сели рядом с епископом и его женой. Святой отец был явно опечален.
— Я слышал, что произошло сегодня, — сказал он вполне конфиденциально, когда оба наклонились к нему, чтобы лучше расслышать голос сквозь гул. — Мне очень жаль.
Среди рассевшихся на деревянном настиле ощущалась явная неловкость, в большинстве своем люди подавленно молчали. В отличие от тех, кто сидел на траве: эти были раскованны и весело болтали.
— Очень жаль, что не удалось пригласить на спектакль членов старинной гильдии, которые первыми поставили этот спектакль. — Епископ, как мог, старался снять то напряжение, которое чувствовали все, разговаривая с ним. — Ноев Ковчег, безусловно, сделали лодочники, плотники — Распятие. Я не упомню всего. Дубильщики смастерили Искусителя. Ткачи — Божью Кару. Перчаточники — Поклонение Волхву. Разумеется, сложность в том, где сейчас найти людей, следующих традициям старины в этих ремеслах? Кто делал Творение? Думаю, пекари. Им это вполне удалось.
Мальтрейверс осмотрел зал — почти все места заняты. Пришли священники, служители собора, он увидел также несколько лиц, знакомых по спектаклю в Доме Капитула и на приеме в саду настоятеля. Продолжая пристально рассматривать всех и каждого, вдруг — позади всех — увидел Маддена. Тот едва заметно кивнул ему. Мальтрейверс посмотрел вниз, на людей, сидящих на траве, и подумал, увидит ли его Джексон, но Джексон сидел к нему спиной.
Голоса смолкли, когда прожектор, установленный на крыше трапезной позади них, затопил светом сцену. Спектакль начался.
Вышла толпа, наверное, не менее тридцати мужчин и женщин, одетых в широкие балахоны. Сначала они медленно двинулись всем скопом, но вот раздались в стороны, и перед зрителями предстал Джереми Ноулз. Его костюм напоминал карикатуру на классический образец Сатаны — с острым хвостом, кривыми рогами и трезубцем в руках. Он выполз на сцену словно паук и медленно осмотрел зрителей. Потом согнул свой трезубец в дугу, взглянув на него как на орудие зла, и с чувством удовлетворения улыбнулся. Поднял руки по направлению к группе, стоявшей за ним и образующей хор, начал вращать трезубцем как бы дирижируя.
— Распять его! — закричали в унисон люди.
Дьявол повернулся и поклонился своей публике, давая понять, что завоевал власть над людьми.
Веркастерские актеры, которые однажды уже произвели на Мальтрейверса неизгладимое впечатление, поднялись в его глазах еще выше, когда принялись изображать последние ужасные события христианской легенды. Преданный и отверженный Христос в отчаянии плакал на Кресте. А потом сошел с него и «принял» свою Смерть. А через какое-то время снова вышел живым и невредимым из могилы.
Но еще оставался Дьявол, который должен был быть наказан за все подлости, которые совершил.
Задник сцены вдруг погрузился в темноту, потом вспыхнул огнями, танцующими на рисованном пламени в центре сцены. На этом огне жарился Ноулз, извиваясь, как змея, готовый укусить любого, кто попадется ему под руку. Между ним и Христом плавали души. Они то соблазнялись коварным Дьяволом, то, смущенные, возвращались к увещевавшему их Христу. В конце концов, когда лесть Ноулза обернулась угрозой, все собрались вокруг Христа. Вот он поднял свою белую руку, от нее пала длинная тень, и эта тень поразила Дьявола. Голос Ноулза перешел на крик:
— Где моя утерянная власть? — покачнувшись, он опрокинулся навзничь.
Все взгляды были прикованы к Дьяволу-Ноулзу, когда он корчился на полу, как несчастный, мучимый судорогами. И вдруг под ним разверзлась земля (на сцене была предусмотрено отверстие, прикрытое куском материи), и он провалился в него под дружный взрыв грохота, вспышки света и выбросы темно-красного и фиолетового дыма. Из этого дыма возникла фигура Бога.
Это было начало Дня Страшного Суда.
Тэсс, очарованная спектаклем и воображаемым театром, как никто другой, почувствовала вдруг острую боль в руке — так сильно сжал ее Мальтрейверс. Она повернулась к нему, и ей показалось, что он находится в шоке.
— Боже Всемогущий! — прошептал Мальтрейверс. — Где же он, черт возьми? — Поднявшись, он быстро осмотрелся и стал пробираться между людей к ступенькам, грубо наступая на ноги, толкая иных и не обращая внимания на крики протеста и возмущения. Следом за ним встал и Мадден.
А человек, игравший Бога, непонимающе смотрел на суматоху.
В один прыжок Мальтрейверс спустился со ступенек, морщась от боли в ноге, и поспешил в Пунт-Ярд. Забарабанил в дверь. Ее открыла Дженни. Наверху слышался плач обеспокоенной Ребекки.
— Здесь был кто-нибудь? Ты что-нибудь слышала? — Требовательная нота, звучащая в его голосе, ошеломила девушку, и она тупо затрясла головой. — Черт его побери! — Мальтрейверс беспомощно окинул взглядом двор. — Не открывай никому дверь, слышишь? — рявкнул он и кинулся к южному трансепту.
Его тяжелые шаги эхом отозвались по всему склону, когда он бежал к двери, ведущей в Дом Капитула. Повернув ручку, он сильно толкнул ее, но дверь оказалась запертой. Тогда он пошел назад через тихий безлюдный двор и ввалился в боковой неф собора. Тяжело дыша, в отчаянии осмотрелся: массивный сводчатый собор был пуст. В голове метались беспорядочные мысли. Он понимал, что в его поисках совсем нет логики. Он никого не встретил, когда прошел через собор и вышел через западную дверь. Остановился на ступеньках. Уже совсем было собрался бежать обратно, где продолжался спектакль, как вдруг услышал скрип. С одной стороны крыльца находилась дверь, ведущая на вершину башни Талбота. Обычно она была закрыта наглухо, а сейчас слегка поскрипывала на старинных петлях.