Книга Небытия

MIHI.MORI.LUCRUM. Вадим, я

сурово склоняю голову перед Вашей Честностью и Мужеством, ибо Вы тот, кто должен погибнуть! Та жизнь разума, которую Вы являете,- чиста, магична и самодост а точна, чтобы прорвать это н и чтожное «настоящее». Таких как Вы – единицы. Но именно они решают и всегда будут р е шать Исход мира. Будущее – это Ваш смертельный дар… Бл агословим же его Остри ём Духа! И будет благо, И всяк взыскующий обрящет, Когда языки огня сплетутся в пылающий узел, Г де огонь и роза – одно. ( T.S.ELIO T)

azSacra za Rathustra, философ и поэт-мистик. Здравствуй, К а питан Души! Вадим Филатов Книга Небытия (Только для мё ртвых)

«Николаев» , 2009 Философ-собака в пои с ках человека. Как делать философию . В отличие от занятий философским творчеством делать философию не сложнее, чем делать табуретку. И даже проще, чем сделать лужу в прихожей. «Ходжа Насреддин нисколько не опасался быть уличённым в невежестве, ибо прекрасно знал, что в таких спорах побеждает тот, у кого лучше привешен язык. Но мудрец не принял его вызова и промолчал. Хотя он сильно подозревал Ходжу Насреддина в мошенничестве и невежестве, но подозрение не есть уверенность, можно и ошибиться, зато о своём крайнем невежестве мудрец знал точно и не осмелился спорить» – рассказывал в своей книге «Возмутитель спокойствия» Леонид Соловьёв. Итак, первое с чего необходимо начать каждому уважающему себя делателю философии (он же – философский подёнщик, почасовик и минутчик), это определиться с терминологией. Или, как принято говорить в околофилософских кругах: «перетереть по понятиям». Этим в своё время грешил Сократ. Но – внимание! – терминология и стиль философской речи – всё это должно быть максимально усложненным, чтобы с трудом можно было понять, о чём вообще идёт речь. В результате получается текст ни о чём, а чаще – вторичный текст, то есть намеренно усложнённое изложение уже имеющейся информации. К примеру, это может выглядеть следующим образом (к слову, если кто-нибудь объяснит мне человеческими словами смысл нижесказанного, я сниму перед этим мудрецом свою воображаемую шляпу): «Вопрос формулируется так: принимает ли абсолютный горизонт облик исторического априори (в форме ли эпохи забвения бытия или эпохи логофоноцентризма) или событие никогда не принимает исторической размерности, характера свершения, оставаясь лишь эффектом поверхности и оставляя в качестве абсолютного горизонта статичный горизонт смысла, в границах которого «уклонение» и «ошибка» прежней философии никогда не принимают закономерного характера? Какое из этих априори адекватнее отвечает «принципу принципов»? « Хорошо излагает, чёрт побери! Завидую. И действительно, умение строить наукообразные фразы – это искусство, которое усовершенствуется годами. Главное при овладении этим птичьим языком – постараться не забывать о том, что в пустыне изощрённого словоблудия абсолютно излишни оазисы смысла. Диссертация должна быть безусловно диссертабельна, монография – монографибельна, а статья – статична. Если кто-нибудь всё-таки начнёт выражать сомнение в состоятельности сделанного философского текста – см. притчу о Ходже Насреддине, то есть сомневающийся мудрец, скорее всего, сам дурак. Кроме того, неплохо давить на оппонента количеством сказанного, то есть в ответ на каждое его слово говорить десять и т.п. Разумеется, ответы должны быть совершенно невразумительны, для того, чтобы собеседник перестал понимать, о чём идёт речь и, плюнув, умолк навеки. Помимо этого, существует набор модных философских словечек, которые желательно вставлять как в текст, так и в речь, поскольку они свидетельствуют о философской крутизне говорящего: «экспликация», «экспертиза», «деконструктивистская проблематизация тематики тождества» и даже уже порядком поднадоевший «дискурс». А вот устаревших понятий, с помощью которых делали свою карьеру предыдущие поколения делателей, например, понятия «духовность», следует всячески избегать. Не приходится удивляться тому, что профессиональным заболеванием делателей философии является диарея. Поэтому во время заседаний философской камеры случается так, что, накопившие солидные запасы соответствующей субстанции делатели философии, начинают явно или скрыто (в латентной, так сказать, форме) поливать своими продуктами окружающих. При этом они, как правило, патологически неспособны говорить кратко. Разворачивается поистине душераздирающая сцена! Ещё один важный момент – это формальная философская иерархия, которую во избежание трагических последствий следует строго соблюдать. В частности, делая свой философский текст, необходимо обязательно прогнуться и благостно упомянуть всех писающих по данной теме авторов макулатурных диссертаций из числа вышестоящего окружения. Полезно не забывать о том, что делатели философии, особенно достигшие преклонного возраста, бывают крайне обидчивы и капризны и поэтому общаются в духе известного сакраментального вопроса: «Ты как царю челобитную подаёшь, смерд?!» Например, когда я, готовясь к защите своей диссертации, обзванивал в Москве членов совета на предмет кворума, то, закрутившись, позвонил одному из них дважды. Причём время было далеко не позднее, но этот член клятвенно пообещал, что за такое неуважение к его докторским регалиям он меня съест. На защите я действительно увидел, что за первым столом, вооружившись моей диссертацией, сидит человечек и, потея от напряжения, лихорадочно записывает в книжечку «каверзные вопросы». Надо сказать, что своим нездоровым усердием этот член удивил даже видавших виды остальных членов совета. В итоге я всё-таки защитился, но удивление осталось. А удивление, как говорил Аристотель, служит началом философии. Рассуждая о характерном для большинства современных профессиональных философов терминологическом словоблудии, Эмиль Чоран, в частности, отмечал, что самые банальные идеи, переведённые на философский жаргон, способны приобрести кажущуюся значимость и весомость: «Когда философ переходит на нормальный язык, сразу становится ясно, как мало ему есть что сказать. Я всегда считал, что философский жаргон – это невероятный обман». Если в древности силой слова останавливали солнце и разрушали города, то уже в средневековье пустопорожняя болтовня ни о чём стала престижным, хорошо оплачиваемым видом деятельности. Иначе говоря, имитаторы от философии не утверждают ничего, но утверждают это очень непонятными словами. Как отмечал в 19 веке американский писатель Генри Торо: «В наше время существуют профессора философии, но не философы». Как человек познаёт мир «Может быть, это есть. Может быть, этого нет. Может быть, это есть и этого нет. Может быть, это невыразимо. Может быть, это есть и это невыразимо. Может быть, этого нет и это невыразимо. Может быть, это есть и этого нет, и это невыразимо». (Джайнизм. «Может-быть философия»). Однажды три слепца отправились в баню и, накурившись там хашиша, уснули. Все трое увидели один и тот же сон – их привели к огромному животному и велели определить «что есть слон». Один во сне обхватил руками тазик и, вообразив, что это нога слона, сказал, что слон подобен стволу дерева. Другой взял мочалку и, решив, что это хобот, стал утверждать, что слон похож на змею. А третий уцепился банщику за нескромное место и, подумав, что это хвост, заявил, что слон похож на верёвку. Оскорблённый банщик, мерзко сквернословя, растолкал слепцов и пинками выгнал их на улицу. Каждый человек, познающий мир, может исследовать только отдельную часть слона. Которого на самом деле нет. Будда и насекомые «Что заработаем – всё им на прокорм, – размышлял герой повести Анатолия Кима «Луковое поле"(1970 г.), из которой читатель с удивлением узнал, что советская литература способна описывать мыслящих бомжей. – Сидят, греются на солнышке. Такими их природа сделала. И меня, таким как есть дураком, тоже природа сделала. Значит, выпить надо. Пора. Потому что если всяким сволочам хорошо, то почему мне должно быть плохо? Выпить, окончательно решил Павел». Греческий философ Платон когда-то придумал модель идеального государства, которое возглавляется наиумнейшими (учёными), управляющими при помощи воинов народом. Учёных никто не выбирает, они оказываются у власти именно в силу своего ума. Однако, когда Платон попытался реализовать некоторые свои идеи на Сицилии, куда его пригласил известный тиран и одновременно почитатель платоновской мудрости Дионисий, местный народ возмутился и философ едва успел унести оттуда ноги. В чём же заключалась ошибка Платона? Видимо, в его идеализме, но не в философском, а в общенравственном значении этого понятия. Действительно, людей можно условно разделить на три категории. Это будут, во-первых, идеалисты, то есть люди, которые стремятся придумать и осуществить какие-либо собственные, оригинальные сверхценные идеи. Их идеи называются сверхценными, потому что представляют для идеалистов большую ценность по сравнению с личным благополучием и даже сохранением жизни. Во-вторых, основная масса населения, которая ведёт более-менее растительное существование и преследует, как правило, общепринятые цели, такие, как материальное благосостояние, известность, обладание властью. При этом большинство нормальных людей стремится, конечно, достичь всего вышеперечисленного, но, как говорится, без фанатизма, то есть особо не напрягаясь. И, наконец, насекомые или деятели, то есть, фанатики банальных устремлений. Они реализуют свою природу, всплывая на поверхность водоёма. Выдающимся идеалистом являлся Будда. Он отрицал Мировую Душу брахманов, утверждая, что это – отвлечённое представление, пустота. И был недалёк от истины. «Утром мы видим какой-нибудь предмет, а вечером мы его уже не находим. Зачем гнаться за призрачным счастьем? Иной стремится изо всех сил достигнуть его, но тщетны его усилия, он бьёт палкой по воде, думая, что расступившись, вода останется в таком положении навсегда… Перед смертью все равны – богатый и бедный, благородный и низкий, умирают и старые и молодые, и люди средних лет и младенцы и даже зародыши в утробе матери, умирают все без разбора и срока… Наступает старость, а вместе с нею являются и болезни – старик мечется в предсмертных судорогах как живая рыба на горячей золе, пока смерть не кончит его страдания», – рассуждал Будда. Он склонялся к идее о том, что источником страдания является само бытие. Следовательно, необходимо уничтожить бытие, разрушить его до основания. Например, погасить в нирване. Всё есть страдание и значит Ничто – это высшее благо. Что касается онтологического смысла несуществования, то, подобно Конфуцию, Будда считал, что метафизические вопросы бесплодны, потому что неразрешимы. Будда призывал освободиться от 10 цепей, привязывающих человека к иллюзии бытия. Среди них 3 цепь – убеждение в том, что религиозные обряды ведут к спасению, 6 цепь – привязанность к жизни и 7 цепь – вера в загробную жизнь. Будда придавал вере в переселение душ и закону воздаяния преимущественно нравственное значение. На практике повсюду господствует строгая и постоянная несправедливость

и он, очевидно, не мог этого не видеть. Будда, хорошо изучивший во время отшельнической жизни нравы и обычаи большинства философов, относился к ним с величайшим презрением. И правильно делал. Со временем у Будды появились ученики и он построил свою общину. В буддийскую общину не принимали больных, должников, преступников, беглых рабов и чиновников (которые, конечно, были и остаются намного хуже всех перечисленных). Вырождение любой идеи, в том числе и философской, начинается с её институциализации. Это означает, что в философию начинают проникать насекомые и очень скоро изменяют её до неузнаваемости, для того, чтобы использовать для осуществления своих банальных целей. Так, ещё при жизни Будды один из его учеников, Девадатта, расколол общину и увёл часть буддистов в свою секту. Когда Будда стал глубоким старцем, враги напали на его родину. В дворцовом саду, где он играл в детские годы, были разбросаны тела молодых девушек, которым отрубили руки и ноги. Некоторые из них были ещё живы и стонали. Будда утешал их, обещая в следующем рождении лучшую жизнь. Наверное, обманывал – не случайно Маркс отмечал, что религия – это опиум, то есть болеутоляющее. Перед тем, как испустить дух, Будда сказал: «– Ничто не вечно». И ошибся, потому что это «нечто» не вечно, а вечно именно Ничто. После смерти Будды его философией окончательно овладели насекомые. Произошла институциализация буддизма в форме превращения его в религию, а сам Будда сделался божеством. Таким образом, буддизм выродился в косную систему нелепых суеверий и жреческого деспотизма, как и брахманизм. Он принял несвойственные учению Будды формы, вплоть до идолопоклонства. Прирождённым идеалистом был также и герой «Записок из подполья» Достоевского. «Мучило меня тогда ещё одно обстоятельство: именно то, что на меня никто не похож и я ни на кого не похож. «Я-то один, а они-то все»,– думал я и – задумывался», – рассуждает он. Подпольный идеалист отдаёт себе отчёт в ненормальности своего положения: «Скажу вам торжественно, что я много раз хотел сделаться насекомым. Но даже этого не удостоился. Клянусь вам, господа, что слишком сознавать – это болезнь, настоящая полная болезнь». Преимущество двух остальных категорий заключается в том, что они механически выполняют свои социальные функции, не задаваясь метафизическими вопросами, кому и зачем это нужно и чем всё это закончится. «Повторяю, усиленно повторяю, что все непосредственные люди и деятели потому и деятельны, что они тупы и ограниченны», – убеждён подпольный человек. А также: «Всякий порядочный человек нашего времени есть и должен быть трус и раб. Это – нормальное его состояние», – весьма актуальная характеристика типичного человека толпы. Теперь понятно, что ошибка Платона состояла в том, что у власти обычно оказываются не учёные, а насекомые (они же – деятели), поскольку социальная функция идеалистов заключается не в управлении, а в производстве идей. Иногда получается так, что какая-нибудь идея выходит за рамки личного бреда идеалиста и, подобно учению Будды, начинает овладевать массами. Это происходит, как правило, в том случае, когда идея содержит в себе некий импонирующий текущим настроениям масс обман. Однако от реализации подобной идеи всем становится хуже, поскольку, как уже было сказано, её тут же оккупируют бесконечные стаи гиперактивных и прожорливых клопов и тараканов. При этом несчастный фанатик идеи, если ему не удалось своевременно умереть, вынужден с ужасом наблюдать за происходящим – подобно Ленину, который сидя в Ленинских Горках мычал на окружающих и требовал дать ему возможность умереть. Однако злобный деятель Сталин так и не дал автору гениального труда «Шаг вперёд – два шага назад» выпить яду. Зато он позднее отправил в Мексику своего терминатора Меркадера, который благополучно покончил с ещё одним фанатиком, Троцким, наградив его ударом топорика. Таким образом, Троцкому поневоле пришлось выступить в роли старухи-процентщицы. Однако многие идеалисты, видя, что их идеи никому не нужны, всё-таки не заканчивают свою жизнь столь трагически, а всего лишь тупо спиваются. Разумеется, речь идёт о великовозрастных идеалистах, а не о тех, которые, отмечтав в подростковом возрасте, принялись устраивать жизнь, так сказать, подручными средствами. «Человек – это животное, присуждённое беспрерывно дорогу себе прокладывать куда бы то ни было», – определяет подпольный герой Достоевского. Дорогу приходится прокладывать, активно расталкивая впереди бегущих и радостно наступая на головы упавшим. Не случайно, такая гонка (которая происходит не в направлении «куда бы то ни было», а известно куда, поскольку финал её для всех и каждого хорошо известен) вызывает стойкие ассоциации с тараканьими бегами. Возможно потому что рекордсменами здесь являются именно насекомые. В рассказе Алана Силлитоу «Одиночество бегуна на длинные дистанции» рассказывается о том, как начальник тюрьмы заставлял тренироваться в беге молодого заключённого, в надежде что тот поднимет престиж заведения победой на спортивном состязании. Однако в самый ответственный момент, уже находясь перед финишем, герой рассказа к неописуемой ярости начальника демонстративно остановился и пропустил вперёд всех своих конкурентов. «Что касается ваших правил, то я знаю их очень хорошо и в состоянии оценить их. Все ваши правила низки и смешны», – говорил Будда труженикам. Революция пустоты, или Так говорил Нагарджуна Для того, для кого ясна пустота, Всё становится ясным. (Нагарджуна, 3 век н.э.) Немецкий философ 19 века Филипп Майнлендер считал, что неопределимое божество существовало до мира. Прежде чем исчезнуть, «оно дало начало Вселенной». Последняя стала средством для достижения полного небытия. Обыкновенный человек боится перспективы небытия, но «мудрец прямо и радостно смотрит в глаза абсолютному уничтожению», поскольку оно соответствует цели жизни каждого отдельного человека и логике свёртывания бытия в целом. За 16 столетий до этого индийский мыслитель Нагарджуна учил, что за пределами сети зависимого происхождения причин и следствий находится пустота. Согласно его взглядам, Будда проповедовал две истины. Первая – истина мирских условностей, созданная Буддой из сострадания, чтобы помочь тем, кто находится на пути к конечной истине, которая есть пустота. Рассуждая о содержании конечной истины, Эрнст Юнгер писал: «Разумеется, о таком положении дел мы склонны забывать в эпохи безопасности, что не мешает нам тот час же вспомнить об этом, когда становится видимой зона элементарного». Элементарно небытие и путь его достижения – боль, от которых не защищены ни чердачный бродяга, ни какая-нибудь молодая пресыщенная шлюха, или, скажем, попсовый попрыгунчик, с его самоуговаривающей присказкой «жизнь удалась». Человеческий разум бессилен в познании мира, которого нет и сам для себя он также непостижим, то есть пуст. В сновании человеческого познания мира находится поиск причинности. Однако «ни существующая, ни несуществующая вещь не может иметь причину: причиной чего является условие, если вещь не существует? Если же вещь существует, для чего тогда причина?» (Нагарджуна, «Мула– Мадхьямика-Карики»). Парадоксально, но именно пустота всего сущего делает его возможным. С идеей пустоты и стремления к небытию объективно связаны тоталитаристские устремления человечества, несмотря на их культ здорового образа жизни и видимое созидательное начало. Согласно рассуждениям Юнгера, «мы славно потрудились на почве нигилизма… Мы уже давно маршируем по направлению к магическому нулевому пункту, переступить через который сможет лишь тот, кто обладает другими, невидимыми источниками силы… Мы возлагаем свои надежды на бунт против господства уюта, для чего требуется оружие разрушения, направленное против мира форм». Во время Гражданской войны в Испании лозунгом фалангистов был парадоксальный клич «Да здравствует смерть!». Это и есть революция пустоты. 1 апреля 1876 года 34-летний философ Филипп Майнлендер получил из титпографии только что отпечатанные авторские экземпляры своей книги «Философия искупления». Некоторые из них он оставил в комнате, другие снес на чердак. Вернувшись, он сложил из книг возвышение, взобрался на него, ухватился за заранее укрепленную петлю и просунул в нее шею. Затем, упершись в книги одной ногой и резко оттолкнув свободной свежие, пахнущие еще типографской краской экземпляры, он провалился в пустоту. Лабиринты софизмов и парадоксов «– На что мне безумцы? – сказала Алиса.

– Ничего не поделаешь, – возразил Кот. – Мы все здесь не в своём уме – и ты, и я.»

– «Сидящий встал; кто встал, тот стоит; следовательно, сидящий стоит», (Согласно Леви-Брюллю, первобытное дологическое мышление предполагает возможность нахождения одного и того же предмета одновременно в разных позициях. В каком-то отношении сидящий действительно может стоять, особенно, если он, как герой оперетты «Летучая мышь», сидит в тюрьме).

– «Сократ – человек; человек – не то же самое, что Сократ; значит, Сократ – это нечто иное, чем Сократ».(Каждая человеческая личность дискретна, преемственность жизненного опыта достаточно условна. Каждый человек более близок к своим сверстникам, чем к самому себе тридцатилетней давности. Можно даже сказать, что, подобно реке Гераклита, в которую нельзя войти дважды, каждое мгновение человек становится иным. В этом отношении Сократ действительно одновременно не является Сократом).

– «Этот пес твой; он является отцом; значит, он твой отец»? (Игра словами).

– «Для того чтобы видеть, нет необходимости иметь глаза, так как без правого глаза мы видим, без левого тоже видим; кроме правого и левого, других глаз у нас нет, поэтому ясно, что глаза не являются необходимыми для зрения» (Так же, как ноги для хождения. Однако, существует и так называемое «внутренне зрение», для которого действительно не обязательны глаза – пример слепой прорицательницы Ванги)

– «Что ты не терял, то имеешь; рога ты не терял; значит, у тебя рога».(В чём-то похожий по смыслу софизм встречаем в сказке А.Линдгрен про Карлсона. Фрекен Бок утверждает, что на любой вопрос можно ответить строго «да» или «нет», на что Карлсон озадачил её вопросом, перестала ли она пить коньяк по утрам?)

К софизмам примыкают апории Зенона, хотя сам Зенон Элейский принадлежал к другой философской школе(к элеатам). Самый известный софизм Зенона, построенный, как и остальные, на идее бесконечного ряда бесконечно малых величин, утверждает, что быстроногий Ахиллес никогда не настигнет медлительную черепаху. Пока Ахиллес добежит до черепахи, она продвинется немного вперед. Он быстро преодолеет и это расстояние, но черепаха уйдет еще чуточку вперед. И так до бесконечности. Наиболее интересное решение этого софизма дала одна студентка, которая заявила, что Ахиллес обязательно догонит черепаху. Потому что она первая устанет и остановится.

– Ещё один пример софизма – «Вопросы». – Знаете ли вы, о чем я сейчас хочу вас спросить?– Нет.– Неужели вы не знаете, что лгать – нехорошо?– Конечно, знаю.– Но именно об этом я и собирался вас спросить, а вы ответили, что не знаете.

В отличие от софизмов парадоксы формулируются весьма серьёзно, ведь присутствие в теории парадокса говорит о сомнительности допущений, которые лежат в её основе. В широком смысле парадокс – это положение, резко расходящееся с общепринятыми, устоявшимися, ортодоксальными мнениями. «Общепризнанные мнения и то, что считают делом давно решенным, чаще всего заслуживают исследования» (Г.Лихтенберг). Обычно парадокс представляет собой начало такого исследования, некое нарушение конвенции. Парадокс в более узком значении – это два противоположных, несовместимых утверждения, для каждого из которых имеются кажущиеся убедительными аргументы. Наиболее острая форма парадокса – антиномия, рассуждение, доказывающее приемлемость двух утверждений, одно из которых является отрицанием другого. Ниже приводятся некоторые примеры известных парадоксов:

– «Лжец». Житель остова Крит утверждает, что все критяне – лжецы. Или, если проще, любой человек произносит фразу: «Я лгу». Существует легенда, согласно которой некий Филит Косский, отчаявшись разрешить этот парадокс, покончил с собой. Говорят также, что один из известных древнегреческих логиков, Диодор Кронос, уже на склоне лет дал обет не принимать пищу до тех пор, пока не найдет решение «Лжеца», и вскоре умер, так ничего и не добившись.

– Парадокс Тертуллиана: «Верю, потому что нелепо».(Очень актуален для современной телевизионной аудитории и так называемого «электората»).

– Средневековый парадокс, который был предметом схоластических споров: может ли Бог сделать падшую женщину снова девственницей? (вариант: создать камень, который сам не сможет поднять?). Ответ дал философ и богослов П.Дамиани: может, но не хочет, чтобы не нарушать законы, установленные им самим. В противном случае Он перестанет быть совершенным существом).

– Довольно запутанный парадокс Греллига – является или не является самоубийцей тот, кто убивает каждого несамоубийцу и не убивает ни одного самоубийцу?

– «Дом». Этот дом – красный. Красное – это цвет. Цвет – это оптическое явление. Дом – это оптическое явление. (В каком-то смысле это действительно так. Как говорил Беркли: «Быть – это быть воспринимаемым»).

– Миссионер попал на обед к дикарям. Они разрешили ему выбрать, зажарят его или сварят. Для этого ему необходимо что-нибудь сказать с условием, что, если это высказывание окажется истинным, они его сварят, а если оно окажется ложным, его зажарят. Что же сказать бедняге? Видимо, он должен сказать: «Вы зажарите меня». Если его на самом деле зажарят, окажется, что он высказал истину, и значит, его надо сварить. А если его сварят, его высказывание будет ложным, и его нужно будет зажарить. Выхода у людоедов не будет: из «зажарить» вытекает «сварить», и наоборот. (Думаю, что единственный выход для дикарей – вначале сварить его, а потом зажарить, опять же и блюдо получится съедобнее).