Книга пути
Шрифт:
Между тем наступили густые сумерки. Факелы распространяли какую-то тревогу. Засветились угли давно потухшего костра перед платформой, покрытые тонкой пепельной пленкой. Два зловещих факела бросали на все красно-черные отблески.
Йог снял свой тюрбан и платок, отдышался и сказал пренебрежительно, что по раскаленной дорожке он ходить не будет, так как это очень легко, и пусть увидят, как это легко на самом деле. Сейчас вместо него пойдут его ученики, йог встал у начала огненной дорожки. Его помощники скинули туфли, и йог, протянув руку, коснулся их шеи и рук, потом плеснул воду из небольшого сосуда на их руки и ноги.
Как всегда, после оконченного номера йог предлагал желающим повторить его. Так сделал он и сейчас. Только он равнодушно сказал: «Нет ли желающих?» — как звонкий, даже очень громкий голос ответил: «Я желаю!»
— Пожалуйста, — сказал йог, и, поспешно отодвинув стул, из второго ряда, вышла красивая индийская девушка, богатое сари ее сверкало в свете костра и факелов. Ее решимость была такой уверенной, что Бомперу показалось, что йог на секунду смутился, но потом он также тронул руку девушки, коснулся ее шеи и плеснул водой на ее ноги и на угли, и она прошла, гордо подняв голову. Едва она наклонилась, чтобы надеть сандалии, как из того же ряда раздался мужской голос: «И я хочу пройти!» К йогу подошел молодой индиец, широкоплечий, в черном сюртуке, в белых панталонах. Бомпер подумал, что это кавалер девушки и что если она решилась пройти, то ему будет стыдно не повторить этого. Она его засмеет, если он откажется, испугается этих сизых углей. Молодой человек прошел через огненную тропу так же уверенно, как девушка.
И вдруг Бомпера осенило, что он тоже может сделать это и что все присутствующие неизвестно почему тоже могут безболезненно пройти по углям. Но он не встал с места, потому что йог сделал знак, призывающий к молчанию, и тут все его помощники и служители расступились, и зрители увидели разверстую могилу с песчаными грудами по ее краям.
Йог сказал:
— Сейчас я лягу в эту могилу, и меня засыплют. Год назад я сделал это на юге. Там, на моей могиле, выросла трава. Я месяц пробыл в земле, пока меня откопали. Я не могу сегодня испытывать ваше терпение, чтобы вы целый месяц ждали меня здесь. Поэтому я пробуду под землей только сорок минут. Благодарю вас.
Он направился к могиле, а представитель клуба сказал, обращаясь к присутствующим:
— Очень прошу во все время этого действия соблюдать полную тишину, не шуметь и не двигаться...
Йог очень ловко и бесшумно разделся, скинул свой сюртучок, узкие штаны, снял тюрбан. На нем осталась только набедренная повязка. Ему дали простыню, чтобы песок не прилип к телу. Он влез в могилу и встал в ней. Его подбородок был на уровне земли. Он завернулся в простыню и опустился на дно ямы. Наступила тишина.
В этой тишине был слышен только стук лопат и тяжелое дыхание закапывавших яму людей. Песок ложился в яму все плотней и плотней. Когда яма была наполнена доверху и площадка утрамбована, представитель клуба с хронометром в руке начал громко возглашать минуты. Первая... вторая... двадцатая... тридцатая.
Все сидели окаменев. Факелы трещали. Их багровые тени ложились на песок, на лица
Воздух стал жарким и гнетущим. Нечем было дышать. Всем стало нестерпимо душно. Подошла сороковая минута звенящей тишины.
Взмахнув рукой, представитель клуба дал знак приступить к разрытию. Сначала шли в ход лопаты, потом, по мере того как песок выбирался все больше и больше, помощники йога, отодвинув людей с лопатами, начали руками шарить в яме, нащупывая неподвижное тело. Потом они помогли йогу встать и вылезти из ямы. Вот весь он появился наверху. Сбросил простыню, минуту стоял неподвижно, потом сделал движение плечами, и было видно, как по его спине скатывался песок, шурша коричневым ручейком. Он закрыл лицо и начал что-то быстро шептать. Тут к нему бросились любопытные.
Два доктора — мужчина и женщина — щупали его пульс, его мокрые от липкого пота плечи и грудь. Он стоял, тяжело дыша, окруженный вдруг заговорившей, возбужденной толпой.
Тогда, раздвигая стоявших около йога, к нему протиснулся Бомпер. Он был в состоянии какого-то болезненного экстаза. Сжимая в руке свою синюю книжку, он смотрел на йога во все глаза, и йог поднял на него свои. В эту секунду у Бомпера как будто пронесся радужный вихрь в мозгу, и он все стоял и смотрел в бездонную ночь злых, узких, острых глаз чародея. Потом к нему вернулось сознание. Он, шатаясь, как от неведомой усталости, пошел вместе с толпой к Шведенеру, который уже ждал его, тоже возбужденный и довольный, что угостил своего друга таким зрелищем, какое не каждый день увидишь...
Кругом толпился, волнуясь, народ, шумевший о виденном. Звали шоферов, искали знакомых, обменивались замечаниями. В этой толпе Шведенер не сразу нашел свою машину. Когда они уже сели в нее, Шведенер спросил:
— Ну как, Яков, не правда ли, поразительно?
— Удивительно. Я ничего не понимаю, — сказал несколько растерянно Бомпер.
Машина уже тронулась, когда он закричал вне себя:
— Останови машину, Ив, сейчас же останови!
— Что случилось?
— А где моя книжка?! Где моя записная книжка, Ив! Она пропала! У меня ее нет.
Шведенер сидел молча, смотря на искаженное лицо Бомпера, и вдруг его осенило. Он сказал, волнуясь:
— Не ищи книжки! Ты ее не потерял, несчастный! Ты сам отдал ее йогу. Ты зачем полез к нему, когда он вылез из ямы? Он следил за тобой, видел, что ты все записываешь. Это ему не понравилось. Он велел тебе пробиться к нему сквозь толпу, и ты пошел и отдал ему сам свою книжку... Вот и все! Теперь это дело пропащее. Придется заводить новую...
— Как же так, — стонал, содрогаясь, Бомпер, — там было все. И все записи, которые я вел в Индии. И наконец все адреса, все телефоны Женевы, Цюриха, Парижа, да и другое. Что делать? О, что делать?
— Я отвезу тебя в отель, потому что не обращаться же сейчас к йогу. Он скажет, что ты сумасшедший. Ты прими на ночь снотворного, я тебе дам порошки сейчас. Очень помогает. А завтра мы обсудим и как-нибудь сообразим, что делать... Поехали! Не приходи в отчаяние. Видишь, Индия не так скучна, как тебе она показалась сначала...
В отеле портье передал ему записку, на которой было написано неизвестным ему почерком: «Желаю счастья», — и букет лиловых с желтым орхидей, испускавших томительный, неприятный запах. Подписи под запиской не было.