Книга русских инородных сказок - 1
Шрифт:
А в целом добрее ежа в лесу зверя найти трудно. Хотя злее его даже в городе никого нету. Поэтому имей ежа другом, вовремя ему кланяйся и в душу ему гадить не смей. А то… См. выше.
Похмельные ежики
На утреннего ежа без розовых очков смотреть страшно. Уж лучше два дня задарма ухом гвозди вколачивать, чем похмельного ежа мрачного нечаянно в шкафу встретить.
А так-то всегда и бывает. За сухариком малосольным к буфету потянешься, либо сдуру галстуки посчитать в комоде — а там еж похмельный стоит, пятки вместе, носки врозь, глаза горят, и в одном, прижмуренном, — твоя смерть, а в другом, подбитом, — тещина.
Такой
— Где?
Если дурак ты и не понял, то теперь ты безбородый дурак, а еж терпеливый бороду тебе вернет и еще раз спросит:
— Где?
Если поумнел ты и не отходя налил — кричит еж криком просветленным от двух до пяти секунд и в стакан солдатиком прыгает, и не ртом пьет, а всеми порами. И выходит из стакана с улыбкой, но тебя та улыбка пусть не обманет, губки бантиком в ответ не делай, вопроса его хриплого жди:
— Кто?
Это трудный вопрос. По многом питии позабыл ежик многое, и себя позабыл, и напомнить ему надо, что еж он, а не сковородка, и не трамвай, и не шампиньон. На примерах и четкой логике убедить его надо в колючести его и округлости, в подвижности и гриболюбии, а не то зазвенит у тебя в комнате, и рельсами сам ляжешь, а он по кольцевой гонять будет, и электричество в нем никогда не кончится.
Убедил ежа, дорогу ему к двери показал, ориентиры расставил, рукой помахал — и замри, молчи, нишкни! Последнее слово всегда еж скажет, и уж ты дождись, когда он к порогу доковыляет, событий не торопи, а терпи, пока обернется он у двери и тебе напоследок промолвит:
— Бывай…
Коала
Коала на заре на ветке громко песенку пел, а охотники гадовы в коалу из ружья стреляли. Коала в листве прятался и молчал сильно, а охотники его по большим ушам узнавали. Коала пять минут петь хотел и спать идти, а охотники о нем еще с весны вслух мечтали. Коала ладошками личико-то закрыл и сидя боялся, а охотники со спины подошли и зенки прищурили. Коала помереть не хотел, с ветки шмякнулся и бежать, а охотники смотрят — ушей в листьях нет, и тоже бежать. Коала-то против ветра, да без сапог, да неизвестно куда — плохой бегун, а охотники в сапогах, да злые, да с лицензиями — любо-дорого бегуны. Коала за пять минут восемь метров пробег, а охотники за десять секунд стометровку оттопали и под белы ушеньки коалу взяли. Коала какал сильно, а еще больше мочился, а еще страшнее кричал, а охотники его в сумку пихали и на пуговицу застегнули. Коала в сумке, пока шли, намаялся и заснул крепко, а охотники тропой ошиблись и заблудились начисто в прах. Коала в сумке в тепле впервые по-человечьи поспал, а охотники хреновы под дождем под ужасным до самых пиписек вымокли. Коала, выспавшись, какую бы песню заорать обдумывал и чесал себе где хотел, а охотники носами сопливыми то в один, то в другой тупик упирались. Коала-молодец из сумки им плохие слова говорил и как твердый кремень был, качку терпел, а охотники мрачные за низкие лбы хватались и непристойно маму ругали. Коала-мужик в сумке руку в локте сгибал и из сумки харкнул два раза, а охотники дубовые все побросали и наугад через реку пошли, один тупее другого. Коала три часа потом сумку расстегивал и пять лет потом во всех деталях друзьям рассказывал, а из охотников на тот берег только один в своем уме выбрался. Так что, дети мои, маленького доброго зверька не трогай, если он огромный и злой…
Коала и война
Жил коала в зоопарке, как дурак. И забрали коалу в солдаты. Многое понял коала, и ружье понял, и фуражку, и себя в фуражке понял, а вот «Стой! Кто идет?» понять не смог. Попало в коалу, пробило и улетело, а коала в госпиталь слег. Только поправился, только припух, только эфедрин понял — аты-баты пришли, медаль принесли, побрили коалу и — обратно в часть, за пулемет, за Родину, за здорово живешь. Родная часть с диким воплем в атаку пошла, за матерей, за золовок, за границу, за хрен собачий, а в коалу опять попало. Коала маленький, ему мало надо, а тут много прилетело, десять штук больших прилетело, и все в коалу. Коала, раненный, на цыпки встал, по-цыплячьи крикнул и Богу душу отдал. А Бог добрый, обратно ему вернул. Коала в госпитале отъелся, все подушки сплющил, маленький пухлый медсестра два раза понял — аты-баты пришли, почетный грамота принесли, табак принесли, коала дым пускал, с боевой товарищи водка пил, командир черные усы целовал — и опять в бой, опять прилетело, два больших, один маленький. Коалу на шесть частей порвало, по полю раскидало и унеслось. Третий раз в госпитале коала свой человек был. Главный врач, большой женщина, много-много раз понял, весь эфедрин понял, письмо из зоопарка получил, факт получения понял — аты-баты пришли, орден на подушке принесли, командир усатый с порога целовать начал, за боевые пробоины коалу хвалил. Водка пили, табак курили, пьяного коалу втроем побрили — и в часть. Часть отважная сразу в атаку кинулась и в десять шагов вся полегла. А в коалу все враги по очереди промахнулись, бомба стороной обошла, мина под лаптем не сработала, осколок об медаль сплющился, набрюшник теплый от простуды спас — и вернулся коала в зоопарк героем. И молчал весь день за решеткой. А вечером семь-восемь штук внуки на колени садил, леденец раздавал, сначала медаль, а потом орден трясучей лапкой трогал, совсем давний грозный время вспоминал и — говорил, говорил, говорил…
Медведь и бабы
Медведь на дудке играл, а мимо бабы шли. Сорок восемь здоровых баб и две смирные девушки в хвосте. А медведь веселый на дудке играл. А какой бабе это понравится? А девушки против медведя ничего не имели. Тихие такие, улыбчивые, издалека видно — девушки. Медведь играл себе, играл. Пока бабы близко не подошли. Вернее, не подбежали. Точнее, пока дудку у него не вырвали. Только что медведь на дудке играл, а теперь, глянь-ко — в траве валяется. И дудка у него стыдно сказать из какого места торчит. Бабы, они же не всегда справедливые. И добрые не всегда. Медведь-то не дурак, он как баб увидал, так сразу понял, куда ему эту дудку вставят. У него это место даже вспотело. Но уж если тебе дудку в руки дали, так ты играй, верно ведь? Вот он и играл, хотя бабы с галопа на аллюр перешли, с пригорка на него лавой неслись, быстро неслись, как обычно бабы с горы несутся. А за ними две девушки вприпрыжку. Медведь-то и подумал, что они при девушках дудку ему не станут засовывать. Зря подумал. Это ж бабы! Девушки еще полпути не допрыгали, когда бабы довольные уже от медведя поруганного отходили. Медведь с дудкой валяется обиженный, бабы, перестроившись, на колодец курс взяли, а тут девушки подошли. Глянул на них медведь — и речи лишился. Потому что это тоже бабы были, только молодые. По старости своей и слепоте ошибся медведь. И за ошибку свою тут же заплатил. Две бабы молоденькие, улыбаясь, за остальными пошли, а медведь с горящей дудкой в другую сторону побежал. Дудка — оно дело хорошее, но за исключением таких вот случаев. Медведь теперь это знает и прячется. Сидит себе в берлоге и наяривает. Там у него еще гармонь есть, пять глиняных свистулек и барабан краденый. Если бы со всем этим добром его бабы застигли, то-то горя бы натерпелся.