Книга Странных Новых Вещей

Фейбер Мишель

С какой стороны ни глянь, они с оазианцами пока что очень хорошо наладили общение.

Перекатившись на живот, он посмотрел сквозь сетку вниз. Его сандалии аккуратно стояли рядышком прямо под ним на гладком бетонном полу. Оазианский бетон не требовал затирки, он растекался почти сам по себе, а высохшая поверхность была матовая и на ощупь походила не на бетон, а на нелакированное дерево. Сцепление с полом было в самый раз для мягкой кожаной обуви оазианцев, на таком полу нельзя было поскользнуться.

Неподалеку от сандалий лежало одно из немногочисленных орудий труда на стройке: широкая ложка размером с... как бы описать это для Би? Размером

с небольшой совок? С велосипедный насос? Полицейский жезл? В любом случае сделана она была не из металла или дерева, а из какого-то стекла, прочного как сталь. Ею перемешивали раствор в баке, не позволяя ему застыть раньше положенного. Прошлой ночью, то есть пять или шесть часов назад, перед тем как забраться в гамак на ночлег, он добрых двадцать минут счищал с этой ложки остатки раствора, соскабливая его пальцами. Остатки валялись повсюду. Он славно потрудился, несмотря на усталость. Ложка была готова к следующему рабочему дню. Отец Питер — единственный, кто мог делать эту работу, потому что он был сильнее всех.

Он улыбнулся при мысли об этом. Он никогда не был особенно сильным человеком. В прошлой жизни его колотили другие алкоголики, его без труда скручивали полицейские. Однажды он сорвал спину, попытавшись донести Би до постели. («Я толстая! Я слишком толстая!» — кричала она, и он еще сильнее мучился от стыда, что уронил ее на пол.) Здесь же, среди оазианцев, он считался силачом. Здесь он стоял у чана с раствором и перемешивал его великанской ложкой, окруженный любующимися им слабыми созданиями. Он понимал, что это глупо, но тем не менее было в этом что-то духоподъемное.

Весь процесс сооружения дома был здесь до абсурдного прост, однако эффективен. Бак с раствором, примитивный, точно котелок, в котором раствор мешался вручную, был типичным примером общего уровня технического прогресса. Церковные стены, постепенно обретавшие форму, не имели никакой скелетообразующей структуры — ни металлической арматуры, ни деревянного каркаса. Ромбовидные кирпичи просто лепились поверх фундамента и скреплялись один с другим. Очень уж хлипкой казалась эта конструкция, исполненная таким опасно-упрощенным способом.

— А что, если случится буря? — спросил Питер Любителя Иисуса—Один.

— Буря?

Верхняя часть расселины на лице Любителя—Один — младенческие лбы, — так сказать, мягко изогнулась.

— Что, если подует сильный ветер? Не снесет ли он церковь с лица земли?

Питер громко и мощно изобразил губами дуновение ветра, а мимикой и жестами — крушение здания.

Причудливый лик Любителя—Один изогнулся чуть сильнее, — видимо, это должно было означать не то веселье, не то потрясение, а может, вообще ничего не значило.

— вязь разорвуя никогда, — сказал он. — вязь крепко, да, очень крепко. Веер для него как... — Он протянул руку и скользнул по Питеровым волосам, едва коснувшись их, чтобы показать, насколько бессилен ветер.

Заверение было не менее детским, чем сам метод строительства, но Питер решил поверить в то, что оазианцы знают, что делают. Может, их поселок и не впечатлял архитектурными изысками, но выглядел достаточно устойчивым. И еще ему пришлось признать, что раствор, скрепляющий кирпичи, был на удивление прочен. Во время нанесения он был похож на кленовый сироп, однако через час становился твердым, как янтарь, и сцеплял намертво.

Во время строительства церкви не использовали ни лесов, ни лестниц, ничего металлического или деревянного. Вместо этого, чтобы взобраться на высоту, применялся метод одновременно и чудовищно громоздкий, и очаровательно действенный. Большие резные блоки затвердевшего мха — того же самого, из которого мастерились оазианские лежанки, — складывались ступеньками и прислонялись снаружи к зданию. Каждый «трап» был приблизительно двух метров в ширину и такой высоты, какая требовалась, дополнительные блоки подставлялись по мере того, как рос уровень кирпичной кладки. За истекшие несколько дней ступени поднялись на высоту в два Питеровых роста, но, несмотря на свой размер, они были явно временными, просто строительными приспособлениями, имевшими к окончательной концепции не большее отношение, чем обычно имеет приставная лестница. Они были к тому же более мобильны — на самом деле. Если налечь всем вместе, их можно было легко сдвинуть в сторону. Питер не раз помогал передвигать эти трапы, и, хотя он не мог с уверенностью определить, сколько весит каждый, поскольку двигали сообща, ему показалось, что вес трапа не больше, чем, скажем, у холодильника.

Абсолютная простота подобной техники очаровывала Питера. Конечно, она бы не подошла для строительства небоскреба или кафедрального собора, если только окружающая обстановка не позволила бы обустроить помост размером с футбольное поле, однако для возведения скромной церкви была поразительно разумна. Оазианцы просто поднимались по ступеням, каждый нес один-единственный кирпич. Они останавливались на вершине своей импровизированной лестницы и окидывали взглядом (глаза у них там, или зрительная щель, или что-то еще) верхнюю кромку стены — так пианист перед концертом, должно быть, окидывает взглядом всю клавиатуру. Затем вклеивают кирпич в нужную лунку и спускаются вниз за следующим.

По всем меркам это была очень трудоемкая работа. В самые горячие часы на площадке работало не меньше сорока оазиан-цев, и у Питера сложилось впечатление, что их было бы даже больше, если бы не риск столкнуться друг с другом по пути. Работа делалась по старинке, неспешно, но без перерывов, пока каждый (или каждая) из них не достигал своего очевидного предела и не уходил на какое-то время домой. Они работали молча, по большей части совещаясь, если возникала новая задача, которую нужно было решить или что-то могло пойти не так. Питер не мог сказать, были ли они счастливы. Самым пылким его намерением было узнать их достаточно хорошо, чтобы понять, счастливы ли они.

Были ли они счастливы, когда пели? Рассуждая логически, если бы пение было для них пыткой, они не стали бы петь. Будучи их пастором, он определенно не рассчитывал на то, что они встретят его массовым песнопением «О, Благодать», и они с легкостью могли придумать какой-то иной способ приветствия. Может быть, им нужен проводник для их радости.

Счастье — штука иллюзорная, неуловимая, она похожа на лесного мотылька, который сливается с древесной корой, никогда не знаешь, здесь он или уже упорхнул... Одна молодая женщина, новоиспеченная христианка, сказала ему как-то: «Видели бы вы меня год назад, когда мы с дружками гульбенили, мы ржали как кони, хохотали без конца, люди оборачивались нам вслед, чтобы посмотреть, что же такого смешного, и мечтали, вот бы и им так здорово проводить время, мы просто летали, мы были на седьмом небе, и все это время я постоянно думала: „Господи, помоги, мне так ужасно одиноко, так ужасно грустно, я хочу умереть, я не в состоянии выносить эту жизнь ни минуты более“, — понимаете, что это значит?»