Книга Странных Новых Вещей
Шрифт:
Там было еще одно сообщение, отправленное буквально через пару минут. Он открыл его, надеясь найти что-то вроде отказа от предыдущих слов или смягчения удара — не извинение, конечно, но отступление, переоценку, может быть, признание, что она писала, будучи пьяной. Вместо этого в письме она даже не назвала его по имени.
Что касается крысы. ПОЖАЛУЙСТА, давай не будем притворяться, она вовсе не ТАК ЖЕ импугалась меня, как я ее. Я уверена, что быть крысой прекрасно и что она преркасно поживает теперь, когда наш район задыхается в собственном мусоре. Я просто не знаю, что мне делать. Люди увозят мусор в другие районы города и выкидывают его везде, где, как они надеются, никто их не схватит за руку. Я не удивлюсь, если окажется, что вся грязь на улицах появилась именно из-за этих самодеятелбных мусоровозов. И
Стиральная машина громко фыркнула, выпустив воду, чтобы освободить место для свежей порции. Густые белые хлопья пены били в стеклянное окошко машины. Слишком много мыла. Не рассчитал.
Он встал со стула и принялся бесцельно бродить по комнате. Сердце колотилось часто, и кишки отяжелели, подобно плоти под полотенцем на бедрах. Стопка брошюр с библейскими текстами лежала рядом с кроватью, корешки аккуратно сшиты цветными нитками, труд многих часов, когда он был благословен незнанием ужасов, творящихся на Земле.
Дорогая Би, — написал он.
Я просто раздавлен твоим письмом, и мне стыдно, что я причинил тебе такую боль. Я надеюсь, и ради тебя только - нет, ради нас, -что преувеличение твоих страданий, которые ты описала в письме, отчасти связано с твоим положением. Все эти опечатки (что на тебя не похоже) заставляют меня думать, что ты выпила, когда писала. Что не означает неправедности твоего гнева, а только что ты не испытываешь такую сильную боль и ярость постоянно.
Но конечно, я виноват. Я могу объясниться или найти оправдание тому, как я с тобой обошелся. Сразу приходит в голову, что это путешествие - первая наша разлука более чем на несколько дней - обнаружило во мне пугающий изъян. Не то чтобы дурное отношение к тебе (хотя ты видишь все именно так), я имею в виду то, как работают мои мозги. Оказывается, я не способен сосредоточиться на том, что не лежит в пределах моих сиюминутных интересов. Мы всегда вместе справлялись с тяготами жизни, и наше духовное единение скрывало этот мой недостаток. Когда мы только познакомились, я бомбардировал свой организм любой отравой, какую мог найти, но когда очистился, то счастливо предположил, что алкоголь и наркотики не причинили непоправимого вреда моему здоровью, но теперь я вынужден предполагать, что, может, и причинили. Или я такой был всегда. Не знаю.
Как мне разубедить тебя насчет моего отношения к ребенку? Это правда, что в прошлом меня беспокоила мысль, готов ли я к отцовству. Правда, что ответственность устрашает. Но неправда, что я не собирался стать отцом или не хотел от тебя ребенка. Я очень хочу.
Когда я вернусь домой, ты уже будешь с большим животом и, надеюсь, начнешь подумывать о том, чтобы на какое-то время бросить работу. Тебе нельзя поднимать тяжести и переживать все эти больничные стрессы, когда ребенок подрастает внутри. Как насчет отпуска по беременности, как только я вернусь? Мы сможем расслабиться и все подготовить должным образом
Еще одно, то, что ни один из нас не упомянул за это время, - деньги. Мы не слишком зацикливались на них, когда возникла эта миссия, - оба были слишком взволнованы ею самой. Но с другой стороны, мне заплатят прилично - больше, чем каждый из нас когда-либо получал. В прошлом наши траты покрывались зарплатами, мы всегда вкладывали излишки в Господень промысел. Мы основали много стоящего. Но наш ребенок - тоже стоящее, и уверен, что Господь поймет, если мы повременим с другими проектами. Я предлагаю вот что: давай потратим деньги, которые выплатят за мою миссию, на новый дом. Судя по тому, что ты мне рассказываешь, наш стал очень неудобным, даже опасным, чтобы оставаться в городе. Так что давай переедем в пригород. Это будет лучшая среда для нашего ребенка. Что же до церкви - если они справятся без меня за эти шесть месяцев, ко времени, когда я вернусь, Джеф наверняка будет только рад и дальше служить там пастором, а если нет, появится кто-то другой. Церкви не должны слишком фиксироваться на определенном настоятеле.
Пока я пишу, все становится более понятным. Сначала я решил, что тебе следует взять отпуск по беременности, но чем больше думаю, тем четче понимаю, что лучше бы тебе уволиться. Давно пора было. Твое начальство доставило тебе слишком много сердечной боли за эти годы, и лучше не становится.
Ты можешь сражаться с ними до последней капли крови, но они будут продолжать в том же духе, несмотря ни на что. Что ж, пускай с тем и остаются. Посвятим себя воспитанию ребенка и начнем новую фазу в нашей жизни.
Со всей любовью,
— Привет, — сказала Манили, — кажется, у вас ухо распухло.
— Да все в порядке, — ответил он, — затянулось уже.
Они встретились в кафетерии, где он прихлебывал чай и уговаривал себя заказать еду. Он улыбнулся, приветствуя ее, но понимал, что тошноту и раздражение не спрячешь. Она сделала стрижку, которая ей очень шла. Может, даже подкрасила волосы, потому что он помнил бесцветные прядки, а теперь они были янтарно-желтые. Хотя под лампами кафетерия все имело янтарный оттенок. Чай отливал ярко-оранжевым, будто крепкое пиво.
— Вроде как я избегала вас, — сказала Манили. — Простите.
— Я полагал, что вы были заняты, — ответил он дипломатично.
Неужели она сегодня решила принять Иисуса в сердце свое? Не похоже.
Она отхлебнула клубничный коктейль из соевого молока и вгрызлась в огромную псевдососиску с псевдокартофельным пюре.
— Вам идет эта прическа, — похвалил он.
— Спасибо, — поблагодарила она. — Вы не едите?
— Я... стараюсь не спешить сегодня.
Она понимающе кивнула, как будто сострадала мужскому похмелью. Несколько приличных кусков сосиски исчезли у нее во рту, и она запила их очередным глотком сои.
— Я все думаю о нашей беседе на похоронах Северина.
«Вот оно, — подумал он. — Господи, ниспошли на меня благодать».
— Что ж, я всегда к вашим услугам.
Она усмехнулась:
— Кроме тех дней, когда вы в Городе Уродов поджариваете уши.
— Ничего страшного, — сказал он. — Просто надо быть осторожнее.
Она поглядела ему прямо в глаза, снова посерьезнев:
— Слушайте, я сожалею о том, что сказала.
— О чем?
— Наверное, я зря вас взбаламутила.
— Взбаламутила?
— Северин был моим приятелем. Не в романтическом смысле, но мы... мы много проблем разрешили вместе. В разных проектах. Когда он умер, я была потрясена. Расчувствовалась. На похоронах вы сказали замечательную речь и как-то почти убедили меня, что... ну, вы понимаете... все эти разговоры о Боге и об Иисусе. Но это не мое. Я все обдумала, ну не мое это. Извините.
— Тут нечего извинять. Все равно что просить прощения за гравитацию или за свет. Господь просто здесь, признаём мы Его или нет.
Она потрясла головой и откусила еще кусок.
— На секунду я подумала, что вы сравниваете себя с силой тяжести или со светом.
Он моргнул:
— Иногда я плохо формулирую мысли. Просто я сейчас переживаю...
Воспоминание о гневе Би промелькнуло у него в голове, как инфекция. Он подумал, что может потерять сознание.
— У меня есть проблемы, как у всех нас.
— Надеюсь, что вы их разрешите, — сказала Манили. — Вы хороший парень.
— Сейчас я себя чувствую не так уж хорошо.
Она осчастливила его сестринской улыбкой:
— Эй, вам полегчает. Это все чувства. Скорее, даже химия. То плохо, то хорошо — цикл. Проснетесь однажды утром, и все будет выглядеть иначе. Уж вы мне поверьте.
— Спасибо за поддержку, — сказал Питер. — Но когда возникает проблема, к которой надо отнестись серьезно, то нельзя... невозможно остаться равнодушным. Мы все за что-то ответственны. Мы должны постараться все исправить.
Манили отхлебнула последний глоток сои и поставила стакан.
— Что-то случилось дома?
— Дома? — Питер с трудом сглотнул.
— Когда я психую по поводу того, что не в моей власти изменить, — сказала Манили, — то я вспоминаю древний стих. Кажется, ему тысяча лет уже. Вот такой: «Дай мне терпение принять то, что я не в силах изменить, дай мне силы изменить то, что возможно, и дай мне мудрость научиться отличать первое от второго».
— Это написал Рейнгольд Нибур [23] , — сказал Питер. — Только, вообще-то, у него было: «Господи, дай мне...».
23
Рейнгольд Нибур (1892–1971) — американский теолог-протестант немецкого происхождения. Цитируется его «Молитва о душевном покое».