Книга странных новых вещей
Шрифт:
— Надо будет еще попрактиковаться, — сказал он пыхтя.
— Ну, ты ж не собирался заниматься этим потом, да?
Он впервые намекнул на предстоящий отъезд Питера.
— Почему бы и нет, — сказал Питер, присаживаясь на низкий подиум неизвестного назначения. — Что помешает мне носить мешок с песком, когда я вернусь домой? Собственно, это может быть даже необходимо в случае наводнения. Там в последнее время сплошные наводнения.
— Надо бы им тщательнее продумать свою говенную водоотводную систему, — заметил Би-Джи.
Моро встала и оправила одежду. Перерыв на тренировку закончился — долг зовет.
— Может быть, вам стоит уладить все свои дела там и вернуться сюда, — сказала она.
— Я не оставлю свою жену.
— Ну, может быть, она тоже сумеет прилететь.
— СШИК в свое время решил, что не сумеет.
Моро передернула плечами, ее обычно бесстрастное лицо оживилось от вспышки негодования.
— СШИК-пшик! Что это вообще такое? Мы — мы и есть СШИК! Все мы здесь. Может, пора бы чуть-чуть ослабить проходные тесты.
— Ага, они крутые, — согласился Би-Джи задумчиво; одна его половина гордилась собой за то, что он успешно прошел собеседование, а другая сожалела о потенциальных братьях и сестрах, которые не справились. — Чертово игольное ушко. Это ж из Библии, да?
Почти рефлекторно Питер напрягся в поисках дипломатичного ответа, а потом осознал, что в этом нет никакой нужды.
— Да, Би-Джи. Евангелие от Матфея, глава девятнадцатая, стих двадцать четвертый.
— Я запомню, — сказал Би-Джи, а потом широко осклабился, давая понять, что ничего он не запомнит и прекрасно об этом знает.
— Муж и жена в одной команде, — сказала Моро, пряча бутылку в объемистую сумку. — Думаю, это было бы очень романтично.
Она говорила мечтательно, словно романтика для нее была чем-то экзотическим и странным, тем, что можно наблюдать в стае обезьян или белых гусей, но уж никак не среди ее знакомых.
Питер закрыл глаза. Последнее сообщение Би и его ответ отпечатались в его мозгу так же явственно, как любой стих из Евангелия.
Питер, я люблю тебя, — писала она, — но прошу тебя, не возвращайся домой. Умоляю тебя. Оставайся там, где ты есть. Это безопаснее, а я хочу, чтобы ты был в безопасности. Это последнее сообщение, которое я смогу тебе отослать. Я больше не могу оставаться в этом доме. Я буду жить с другими людьми, с чужими людьми. Я точно не знаю где. Мы будем переезжать. Я ничего не могу тебе объяснить, просто поверь мне, что так будет лучше. С тех пор как ты уехал, здесь все переменилось, все уже не так. И все меняется ужасно быстро. Безответственно с моей стороны приводить дитя в этот гниющий мир, но альтернативой было бы убийство, а на это меня не хватит. Думаю, в любом случае плохой конец неизбежен, и для тебя будет благом не возвращаться и не видеть этого. Если ты любишь меня, то не заставишь смотреть, как ты страдаешь. Забавно, что много лет назад, когда мы только встретились, меня предупреждали, что ты жестокий и бессердечный эксплуататор чужих чувств, вечно манипулирующий людьми, но я знаю, что в душе ты невинен, как ребенок. Ныне эта планета стала слишком жестокой для тебя. Мне будет утешением думать о том, что ты в безопасности и что у тебя есть какой-то шанс на счастливую жизнь.
На это он незамедлительно, не раздумывая ни минуты, ответил только:
В опасности и в безопасности, в счастье или в несчастье мое место рядом с тобой. Не сдавайся. Я тебя найду.
— Ты там береги себя, о’кей? — сказал Би-Джи. — Ты отправляешься в гаааадкое место. Держись. Не расслабляйся там. Обещаешь?
Питер улыбнулся:
— Обещаю.
Они с этим большим человеком пожали друг другу руки, чопорно и официально, словно дипломаты. Ни крепких объятий, ни прочих дружеских жестов. Би-Джи умел подогнать жесты к случаю. Он развернулся и ушел бок о бок с Моро. Питер смотрел, как их фигуры удалялись, уменьшались, а потом вовсе исчезли на фоне уродливого фасада сшиковской базы. Потом он сел на качели, крепко вцепился в цепи и заплакал. Беззвучно, без всхлипов, без рыданий — Любительница-Пять не смогла бы назвать это «лишком долгой пеней». Слезы тихо лились по щекам, а воздух слизывал их, не давая упасть на землю.
Наконец Питер вернулся к мешку и опустился рядом с ним на колени. Без особого труда он взял его и положил себе на бедра. Затем, обхватив мешок руками, подтянул его к груди. Мешок был вроде бы тяжелее, чем Би, хотя трудно сказать наверняка. Человека поднять в чем-то легче. Так не должно быть, потому что сила тяжести действует на обоих, от нее никуда не денешься. И все-таки Питеру приходилось поднимать бесчувственные тела, а потом он поднимал Би — и разница была. А ребенок… ребенок еще легче, гораздо легче.
Так он и сидел с мешком в обнимку, пока колени не заныли и не затекли руки. Когда он наконец спустил мешок на землю, оказалось, что Грейнджер стоит рядом и наблюдает за ним — как долго, он понятия не имел.
— Я думал, ты сердишься на меня.
— И потому сбежал?
— Просто не хотел тебе надоедать, думал немного освободить пространство.
Она засмеялась:
— Вот уж чего-чего, а пространства мне хватает — вся Вселенная.
Он окинул ее взглядом с ног до головы, стараясь делать это не слишком навязчиво. Она казалась хладнокровной, собранной, была одета как всегда, готова к работе.
— Ты ведь тоже летишь домой, правда?
— Правда.
— Значит, будем вместе.
Она не смягчилась ни на йоту от этих слов.
— Мы будем на одном и том же корабле, но в полном беспамятстве.
— Мы проснемся вместе в конце пути, — сказал он.
Она не смотрела на него. Они оба знали, что их пути разойдутся.
— А ты… — начал он и умолк, словно не решаясь спросить. — Ты ни капли не жалеешь, что уезжаешь отсюда?
Она пожала плечами:
— Да найдут они другого фармацевта. И другого священника. Незаменимых нет.
— Да. И каждый незаменим.
Их отвлек звук мотора. Неподалеку от базы отъезжал автомобиль, направляясь в сторону Большого Лифчика. Это был тот самый черный фургон — катафалк Курцберга. Механики его отремонтировали, доказав, что, даже пораженный молнией и объявленный мертвым, ты, будучи автомобилем, воскреснешь снова. Автомобиль был не совсем как новенький, но отрихтованный заботливыми спецами. Внутри фургона были какие-то трубы, они не помещались и торчали из задней дверцы, закрепленные веревками. Койку оттуда, наверное, вынули. Теперь, когда персонал точно знал, что пастор мертв, конечно, не было нужды оставлять его машину в том же виде в гаражном боксе, обозначенном «Пастор», и ее пустили в оборот. Бережливость лучше богатства. И впрямь, Курцберг даже похороны сам себе устроил, не сваливая проблемы на головы сотрудников. Вот так человечище!
— Ты все еще молишься за моего папу? — спросила Грейнджер.
— У меня сейчас сложности с молитвами, — ответил он, нежно снимая ярко-зеленую комаху с рукава и выпуская ее в воздух. — Но скажи мне… Как ты собираешься его найти?
— Там видно будет, — ответила она. — Дай только доберусь до дому. Там что-нибудь придумаю.
— У тебя есть родня, которая сможет помочь?
— Наверное, — сказала она, и в этом ее «наверное» было столько же надежды, сколько на помощь футбольной команды Тибета, или стада говорящих буйволов, или всего ангельского воинства.