Книга странных новых вещей

Фейбер Мишель

— А я воображаю эмбрионы.

Она передернула плечами:

— Ффжж-алуйста!

— Да ладно, — сказал он весело и влез в машину, — а то этак мы снова далеко зайдем.

Снимая рюкзак, он уголком глаза заметил, как Грейнджер оценивает его размер. Она пригляделась еще раз, сообразив, что это его единственный багаж.

— Вы с этим рюкзачком будто собрались на пикник.

Он улыбнулся, когда она запихивала рюкзак в багажник.

— Вал-да-ри-и-и! — запел он дурашливым баритоном. — Вал-да-ри-и! Вал-да-ри-и!! Вал-де-ра-ха-ха-ха-ха…

— Ну

вот, теперь вы потешаетесь над моим идолом, — сказала она, подбоченясь.

— То есть?

— Бингом Кросби.

Питер посмотрел на нее в изумлении. Солнце еще стояло у горизонта и обрисовывало силуэт Грейнджер, розовые треугольники света сияли на сгибах локтей.

— А… — сказал он, — разве Бинг Кросби тоже пел «Счастливого странника»?

— Я думала, это его песня, — ответила она.

— Это старинная немецкая народная песенка, — заметил он.

— Я не знала, — призналась она, — я думала, это из его репертуара. В прошлом году передавали все станции.

Он почесал затылок, наслаждаясь тем, что все сегодня шиворот-навыворот, бесконечные небеса под огромным солнцем, спортивная площадка под бельведером, его новые прихожане, ждущие вкусить от Евангелия, и этот диспут по поводу авторства «Счастливого странника». Поток воздуха воспользовался его поднятой рукой, чтобы найти еще один вход под одежду. Завитки воздуха лизали его меж потных лопаток, вились вокруг сосков, пересчитывали ребра.

— Я не знал, что Бинг Кросби снова в моде, — сказал он.

— Такие артисты вне моды, — объявила Грейнджер тоном, не допускающим возражений. — Никто больше не хочет бессмысленной танцевальной музыки или дешевого рокерского позерства.

Она спародировала заносчивого рокера, дергающего струны на фаллической гитаре. И хотя жест был оскорбителен, Питеру он понравился, ее тонкая рука, бьющая по невидимым струнам гитары, раскачала ее груди, напомнив ему, какой мягкой и податливой может быть женская грудь.

— Людям все это обрыдло, — сказала она. — Хочется чего-то благородного, проверенного временем.

— Обеими руками за, — ответил он.

Когда они успешно закупорились в машине и направились в пустыню, Питер снова поднял вопрос коммуникации.

— Вы писали моей жене… — начал он.

— Да, послала вежливое письмо, чтобы дать ей знать о вашем благополучном прибытии.

— Спасибо. Я и сам пишу ей при первой возможности.

— Как это мило, — сказала она.

Глаза ее не отрывались от бесформенного коричневого горизонта.

— Вы уверены, что невозможно установить Луч в поселении?

— Я же объяснила, что там нет электричества.

— А Луч может работать на батареях?

— Конечно может. И вы можете писать, где бы вы ни были. Даже целую книгу, если захочется. Но чтобы послать сообщение, необходимо больше, чем устройство, которое загорается при нажатии кнопочки. Необходима связь со всей системой СШИК.

— А там что, нет… Не уверен, как это называется… реле? Сигнальная башня?

Уже произнося эти слова, он понимал, как глупо они звучат. Территория, расстилающаяся перед ними, на расстоянии выглядела окоченевшей и пустой.

— Нет же, — ответила она. — Нам ничего такого не нужно было. Вы же должны помнить, что вначале поселение находилось рядом с базой.

Питер вздохнул и прижал затылок к подголовнику.

— Мне будет не хватать связи с Би, — сказал он, но больше самому себе.

— Никто же не настаивал, чтобы вы жили с этими… людьми, — напомнила ему Грейнджер. — Это ваше решение.

Он молчал, но невысказанное возражение, должно быть, само по себе написалось прямо на ветровом стекле перед ними огромными красными буквами: «НА ЭТО БОЖЬЯ ВОЛЯ».

— Я обожаю водить машину, — добавила Грейнджер спустя минуту или две. — Меня это расслабляет. Легко могла бы возить вас туда и обратно каждые двенадцать часов.

Он кивнул.

— Вы могли бы общаться с женой каждый день, — продолжала она. — Принимать душ, есть…

— Я уверен, что эти люди не уморят меня голодом и не позволят обрасти грязью, — сказал он. — Тот, что вышел нас встретить, показался мне довольно чистым.

— Делайте, как считаете нужным, — сказала она и нажала на акселератор.

Они рванули с мягким звуком, похожим на всплеск, и изрядное количество влажной земли брызнуло из-под колес.

— Я не делаю, как я считаю нужным, — сказал он. — Если бы так, то принял бы ваше любезное предложение. Я должен делать то, что лучше для этих людей.

— Один бог знает… — пробормотала она, а потом, сообразив, что она сказала, наградила его широкой застенчивой улыбкой.

Пейзаж утратил красочность и разнообразие, потому что солнце было уже в зените, но все еще сохранял строгую красоту, общую для всех бескрайних мест, буде то море, небо или пустыня. Не было ни гор, ни холмов, но топография плавно менялась, украшенная рябью, похожей на ту, какая бывает в продуваемых ветром пустынях. Грибообразные растения — он решил, что это те самые белоцветы, — ослепительно сверкали.

— Прекрасный день, — сказал он.

— Угу, — согласилась Грейнджер равнодушно.

Цвет неба ускользал, полутона был слишком слабы, чтобы глаз мог их различить. Не было облаков, хотя время от времени клочок воздуха мог замерцать, затуманиться на мгновение, прежде чем, задрожав, раствориться в прозрачности. Когда Питер поначалу наблюдал этот феномен, он смотрел внимательно, напрягаясь, чтобы понять или, возможно, оценить по достоинству. Но вместо этого ему казалось, что зрение его ухудшилось, и он быстро научился отворачиваться от места, где начиналось мерцание. Непроезжая земля, темная и влажная, забрызганная бледными растениями, представляла собой совершенно умиротворяющую картину. Глаза просто отдыхали, глядя на нее.