Книга странных новых вещей
Шрифт:
— Конец брака никогда не бывает обоюдным решением, — сказала она.
Он кивнул, словно доверяясь ее большей мудрости на этот счет. Однако она, похоже, не собиралась включать мотор.
— А есть здесь супружеские пары? — спросил он.
Она покачала головой:
— Нет. У нас здесь куча работы, мы все должны справляться.
— Я лучше справляюсь вместе со своей женой — мы всегда работали вместе. Жалко, что ее здесь нет.
— А вы думаете, ей бы здесь понравилось?
Он чуть не сказал: «Какая разница, ведь она была бы со мной», но потом понял, до чего высокомерно это прозвучало бы.
— Я надеюсь, что да.
— А я думаю, она была бы здесь не очень счастлива, — сказала Грейнджер. — Настоящей женщине здесь не место.
«Вы — настоящая женщина», — хотелось ему сказать, но профессиональное чутье предостерегло его от таких слов.
— Ну, здесь работает много женщин, — сказал он, — и мне они кажутся вполне настоящими.
— Неужели? Может быть, вам стоит приглядеться к ним поближе.
Он пригляделся к ней поближе. На виске у нее выскочил прыщик, на нежной глади кожи, как раз над правой бровью. Прыщик выглядел воспаленным. Питер подумал, что, наверное, у нее скоро менструация. У Би начинались вспышки акне в определенные дни месяца, тогда она заводила чудные речи, полные нелогичных выводов, раздражения на коллег и мыслей о сексе.
— Когда я только начала здесь работать, — продолжила Грейнджер, — я даже не замечала, что никто ни с кем не связан никакими узами. Я думала, что всё, наверное, происходит незаметно для меня. Эта болтовня Би-Джи и Тушки… А потом время шло, шли годы, и знаете что? — ничего не происходило! Никто не держался за руки. Никто не целовался. Никто не ускользал на часок с работы и не возвращался с растрепанной прической и юбкой, заправленной в трусы.
— А вы хотели бы, чтобы так было?
Благочестивое умалчивание оазианцев сделало его менее впечатлительным, чем обычно, когда дело касалось человеческого безрассудства.
Она выдохнула рассерженно:
— Я только хотела бы хоть иногда видеть какие-то признаки жизни!
Он вовремя сдержался и не сказал ей, что она слишком сурова. Он сказал только:
— Чтобы быть живым, человеку не обязательно быть сексуально активным.
Она искоса глянула на него:
— Эй, а вы не… э-э… Забыла слово… когда священники принимают этот, как его, обет?..
— Целибат? — улыбнулся он. — Нет. Нет, конечно нет. Вы же знаете, я женат.
— Да, но я же не знаю, как принято. Я имею в виду, есть же всякие договоренности между мужчиной и женщиной.
Питер закрыл глаза, пытаясь перенестись в постель с желтым одеялом, где лежит его обнаженная жена и ждет его. Он не смог ее представить. Не смог представить даже желтое одеяло, не вспомнил, какого оно оттенка. Вместо этого перед его глазами предстала желтая ряса Любительницы Иисуса-Пять, канареечно-желтый цвет, который он приучил себя отличать от желтых балахонов других Любителей Иисуса, потому она была его любимицей.
— У нас… все как у всех, — сказал он Грейнджер.
— Это хорошо, — сказала она. — Я рада за вас.
После этого двигатель ожил под ее рукой.
14
Потонул в могучем унисоне
Тело его дернулось.
— Простите, я не хотел заснуть при вас, — сказал он.
— Ничего, все в порядке, — ответила она.
— И долго я отсутствовал?
Она сверилась с приборной панелью:
— Минут двадцать, наверное. Вздремнули. Я сначала решила, что вы погрузились в раздумья.
Он посмотрел на пейзаж за окном, сначала сбоку, потом впереди. Ландшафт выглядел точно так же, как перед тем, как он задремал.
— Смотреть особенно не на что, — сказала Грейнджер.
— Красиво, — ответил он. — Просто я не выспался.
— Всегда рада помочь, можете продолжать.
Он изучал ее лицо, пытаясь определить, не рассержена ли она на него, но Грейнджер надела темные очки в какой-то момент, а вся ее голова была в огненном нимбе солнечного света.
— У вас пересохшие губы, — заметила она. — Вы пьете недостаточно.
Держа руль одной рукой, Грейнджер засунула другую между ног под сиденье и вытащила оттуда бутылку воды. Она протянула бутылку ему, всего на миг оторвав взгляд от дороги, потом достала другую бутылку — для себя. Ее бутылка была уже откупорена, его — запаяна.
— Не забывайте пить. Дегидрация убивает. И берегитесь солнца. Не обгорайте больше, как в прошлый раз.
— Вы говорите как моя жена, — сказал он.
— Ну, может, вдвоем мы сумеем сохранить вам жизнь.
Он откупорил бутылку и сделал большой глоток. Бесцветная жидкость была холодной и жесткой на вкус. Такой жесткой, что он чуть не закашлялся. Как можно незаметнее он посмотрел на этикетку, на которой было написано просто: «Вода 300 мл. ц. 50 долл.». Она сделала ему дорогой импортный подарок.
— Спасибо вам, — поблагодарил он, стараясь казаться довольным, а сам думал, как странно, что человек, проживший на Оазисе гораздо дольше, чем он, не смог оценить превосходство местной воды. Когда миссия завершится и он вернется домой, то обязательно будет скучать по привкусу медвяной росы.
Ближе к концу долгой поездки Питер решил, что оазианское поселение достойно лучшего названия, чем Си-два или Город Уродов. Он пробовал выяснить у оазианцев, как они сами называют свой поселок, чтобы и он смог так его называть, но они, похоже, не понимали вопросов и продолжали называть свое поселение английским словом «здесь». Сначала он думал, это из-за того, что настоящее название непроизносимо, но нет, настоящего имени просто не было. Какое дивное смирение! Человеческой расе не пришлось бы пережить столько горя и пролить столько крови, не будь она так сильно привязана к названиям вроде Сталинграда, Эль-Фалуджи или Рима и просто удовольствовалась тем, чтобы жить «здесь», где бы это «здесь» ни находилось.
И все-таки Город Уродов был проблемой, которая требовала решения.
— Скажите, — поинтересовался он, когда поселение замаячило впереди, — если бы пришлось дать этому поселку новое имя, как бы вы его назвали?
Она повернулась к нему, все еще не снимая темных очков:
— А чем плохо Си-два?
— Звучит как надпись на канистре с отравой.
— Как по мне — вполне нейтральное название.
— Ну, может быть, что-то менее нейтральное было бы лучше?
— Вроде… дайте-ка угадаю… Нового Иерусалима?