Книга теней
Шрифт:
Теоточчи не ответила, но зато представила ее мне:
— Себастьяна, это Клеофида из Камбре.
Ни я, ни высокая ведьма не проронили ни слова. Мы стояли, уставившись друг на друга, напрягшись, словно кошки, повстречавшиеся на улице. Когда она наконец протянула мне руку (ничем не украшенные пальцы, похожие на ветки, покрытые красным лаком ногти, заостренные на концах), она показалась мне невероятно длинной. В руке ведьмы не было теплоты: когда я взяла ее, мне почудилось, что я пожимаю голую кость. Разжав свой рот, который до этого был плотно закрыт, как кошелек скряги, она произнесла без всякого выражения:
— Очень приятно. — И добавила: — Никогда
Теоточчи немного поддразнила Клеофиду, громко спросив, не слишком ли та любит рябину, чрезмерно доверяясь ее силе. Она вытянула руку и дотронулась пальцем до длинного ожерелья, свитого из рябиновых ягод цвета темного вина, висящего на шее Клеофиды.
— Вовсе нет, — хмыкнула Клеофида, нежно прикасаясь к ягодам, словно это были розы, а не рябина. — Эти рябиновые ягоды мне хорошо послужили. — Затем повернулась к моей мистической сестре и спросила, положив свободную руку на свое костлявое бедро: — Не хочешь ли ты сказать, что этой ведьме не нужна рябина?
— Я вовсе не это имела в виду, дорогая Клеофида, — ответила Теоточчи.
— Ты меня успокоила.
Она замолчала, и я ожидала, что ведьма сейчас повернется и уйдет своей легкой походкой в сад. Вместо этого она, к моему удивлению, сняла одну нитку ягод и подняла вверх. Инстинктивно я немного подалась вперед, Клеофида приблизилась, и я почувствовала нитку рябины на своих плечах. И все же мне не понравилась эта ведьма: ее поучающая манера говорить вряд ли могла помочь ей завоевать мое расположение.
Она рассказала, что в течение многих веков верующие всей Европы вешали кресты из рябиновых веток на двери домов, конюшен, хлевов и свинарников, чтобы отводить чары ведьм.
— Пользы от этого было мало, — сказала Клеофида, — но все же некоторые кресты имели силу: они были сделаны из веток дерева, которого никогда не видел тот, кто их изготавливал. Такой крест был, возможно, один на тысячу.
Хотела бы я знать, что она понимала под этим «имели силу»? Умирала ли ведьма, переступившая порог дома, украшенного таким крестом, корчась в ужасных судорогах? Я не спросила, потому что внимание мое все время отвлекали другие сестры, рыскающие в саду; некоторые из них куда-то несли вырванные из земли корни растений. Повсюду слышался треск ломающихся веток. Я даже различала щелканье ножниц. И я замерзла: ночь была звездная, ясная, бодрящая, а на мне был только афинский костюм (лавровый венок я засунула подальше в кусты, когда никто этого не видел).
— Извините, — сказала я, прервав Клеофиду, — мне нужно пройти внутрь, чтобы посмотреть…
Но я не успела сделать и шагу к дому, как эта Клеофида прыгнула на меня, крепко вцепилась в мое плечо — чересчур крепко — и с шипением произнесла:
— Иди, если хочешь, сестра. Но запомни: посади рябину только по одной и единственной причине — чтобы держать не обретших покоя мертвых на расстоянии.
Она резко сняла руку с моего плеча. Казалось, она была способна ударить меня. Я вновь направилась к дому, жалко лепеча:
— …Мои соусы… они подгорят… и я… — но замолчала, когда Клеофида заговорила вновь:
— Будешь искать рябину, чтобы вырыть ее и посадить, — загляни в церковный двор, там всегда бывает рябина. — Она теперь подошла ко мне близко, еще ближе, пока я не почувствовала жар ее дыхания, и добавила шепотом: — Она растет рядом с тисом: умные люди знают, что их нужно сажать рядом. — Сказав это, она выпрямилась и широко улыбнулась. Ее манера вести себя внезапно необъяснимо изменилась. Дотронувшись пальцем до нитки ягод, висевшей теперь у меня на шее, она добавила: — И к тому же рябина красива! — Затем развернулась в вихре желтого шелка, издала переливчатый смешок и ускакала прочь.
Мне и раньше было зябко, теперь я совсем закоченела. Я стояла дрожа (Клеофида меня испугала), размышляя, как бы улизнуть из сада, прежде чем еще одна сестра захочет меня «поприветствовать»… Но не смогла этого сделать.
Следующую ведьму звали Зели. Приземистая и толстая, она была одета во все черное и подлетела ко мне по дорожке, как каменная глыба, катящаяся через мой сад. Когда же Зели заговорила, ее слова сопровождались свистом: у нее было немного зубов, а оставшиеся… как бы это сказать… располагались крайне неудачно — между двух верхних зубов была щербинка, через которую проскальзывал ее язык, когда она говорила. А тараторила она быстро, и из-за этого свиста было трудно понять что, но, кажется, с южным выговором. Язык был вполне понятный, но явно южнофранцузский диалект, ритмичный, прыгающий. Я говорю об этой ведьме без всякого пренебрежения: она, по сути дела, первой из сестер проявила какие-то признаки благовоспитанности. Зели привезла подарок, который вручила мне с такими примерно словами:
— Сестра, я счастлива, я рада / орех увидеть — украшенье сада! — Она нашла это забавным: — Не правда ли, звучит как заклинание? — И безудержно расхохоталась с хрипом и свистом, ее грудь в черном одеянии вздымалась от смеха.
Я сказала, что да, у меня в саду, кажется, есть несколько ореховых деревьев.
— Ореховое дерево — это хорошо, — сказала она.
Я ответила, что да, я тоже так считаю.
И тогда Зели извлекла из складок своего платья ореховую трость, изящную, с искусной резьбой. Ее лицо стало серьезным — мгновением раньше казалось, что те же самые черты заплыли жиром.
— Это кадуцей, — сказала она, вручая мне трость, — вроде того, что Аполлон подарил Меркурию, символ просвещенного духа.
Просвещенного? Уж этого про меня никак нельзя было сказать. Тем не менее я взяла у нее трость, оказавшуюся непостижимо легкой. Резьба создавала впечатление, будто это две трости, сплетенные вместе; по всей ее длине ползла змея, поэтому казалось… как бы точнее выразиться… что она живая , и я едва не выпустила ее из рук. Однако сумела удержать, в то время как Зели рассказывала мне, что Плиний использовал жезл из орехового дерева для прорицаний. Такой же посох был и у Моисея (Адам взял его из Эдема), именно с помощью этого жезла Моисей и Аарон наслали чуму на Египет.
— Как видишь, — заметила Зели, — это весьма могущественное орудие, если оно в правильных руках.
— Мои руки можно назвать правильными? — спросила я.
— Пока нет, моя милая, — просвистела она, — пока нет. — И с хихиканьем удалилась.
Некоторое время это еще продолжалось и дальше. Сестры появлялись из тени и показывали мне то, что обнаружили в моем саду, или говорили, что там отсутствует.
Ореховое дерево у меня было. Но помимо рябины мне, по всей видимости, следовало посадить также ясень, осину, бузину, остролист, дуб, боярышник и лавр. Боярышник — чтобы защитить мой дом от молнии, остролист — чтобы использовать при ворожбе, бузину — для амулетов и чтобы делать вино из ее ягод, осину — чтобы класть поверх могил с «не нашедшими успокоения» мертвецами. И так далее.