Книга Трех
Шрифт:
— Как ты разговариваешь с благородными, разночинец! — крикнул я на него. — Еще одно слово и я вызову тебя на дуэль!
— Макс, ты че? — пошел пятнами Рамиль.
— Рамик, ты бы видел свое лицо.
— Дурак! — ткнул кулаком он меня в плечо. — Так что по поводу ритуалистики?
— Надо идти, — согласился Мишка.
— Неа, надо бежать, — показал я на часы. — И очень быстро.
Слава всем богам, мы успели. Влетели в класс за две минуты до звонка. Коршун уже был на месте и хищно поглядывал на дверь. Опоздай ты — будешь весь урок стоять на входе. Поэтому
Весь второй курс смотрел на нас. Точнее не так. Весь второй курс смотрел на меня. Я автоматически потрогал пиджак на груди. Нет, значок с гербом померил и тут же снял. Перстня на пальце с изображением длинного ножа в руке, моего фамильного герба, тоже не было. Но внимание оказалось чересчур пристальное. И если судить по злому выражению лица Куракина, класс уже знал о моем благородстве.
— Поздравляю, — только и сказала Катя, даже не глядя на меня.
— Как-то не искренне.
— Я действительно не рада. Твое благородство все усложняет.
— Что усложняет? — не понял я ее. — По моему, теперь наоборот все будет попроще. Никто меня не заставить ни в чью семью вступать.
— Твоя недалекость иногда забавляет, но не часто, — ответила Катя. — Твоя жизнь теперь изменится. И не думаю, что она так уж тебе понравится. Хуже всего, что изменится жизнь и тех, кто рядом.
— Чего ж ты тогда общаешься с таким недалеким как я? — не смог я проигнорировать колкую фразу.
Катя не ответила, но сила в ней на мгновение всколыхнулась. И тут же успокоилась, подчиняясь своей обладательнице. Больше за весь урок Зыбунина не сказала ни слова. Зато все остальные после ритуалистики очень хотели поговорить.
— Прими мои поздравления, надеюсь фамилии Татищевых и Кузнецовых будут идти рука об руку и станут поддерживать друг друга.
— Прими мои поздравления, надеюсь…
Ко мне натурально выстроилась очередь. Причем в ней стояли даже высокородные, терпеливо ожидая, когда им дадут прикоснуться к новому благородному телу. Зато стали понятны слова Байковы. Это вроде обязательной программы после появления нового аристократа. Интересно, младенцам то же самое говорят, хоть они ничего и не понимают?
— Прими мои поздравления, надеюсь фамилии Куракины и Кузнецовы…
На Сашу было больно смотреть. Самым натуральным образом. Будто он съел пару лимонов, закусывая их горчицей и васаби, а потом ему еще дали промеж ног тяжеленным башмаком. Плюс ко всему, у него и до этого было плохое настроение. Но ничего. Со своей ролью он справился. Даже руку пожал, стараясь не смотреть в глаза. Жизнь благородного прекрасна, как по мне.
Зато удивила Терлецкая. Грудь привычно заныла при ее приближении. Правда, боль уже была почти не различимой, тупой, скорее даже было бы странно, не окажись ее вовсе. Поэтому я не обращал на нее внимания. Кроме стандартных «приветственных слов» в конце Света добавила совсем неожиданное.
— Я рада, что ты стал благородным. Теперь отцу не удастся затащить тебя к нам.
Сказано подобное было таким благодушным тоном, будто это и хорошо. К тому же Терлецкая улыбалась и как-то заискивающе стреляла глазками. Ага, второй раз я на это не куплюсь. У меня и так с каждым годом целых мест на теле становится все меньше. Поэтому спасибо. Я поблагодарил ее в ответ, и мы разошлись. Как в море корабли.
— Вот, держи, — протянул мне Максимов здоровенный талмуд, когда мы возвращались с учебы обратно.
— «Рекомендованные правила достойного поведения дворян в высшем обществе под издательством М. Керна от 1747 г.», — прочитал я. — А это что, обязательно читать? Мишка, ты мне мстишь за что-то?
— Его я попросил, — отозвался Байков. — Меня почему-то библиотекарша не взлюбила. А Мишку она вроде как даже побаивается. Изучай, чтобы впросак не попасть. Обычного благородного с юности учат должному поведению среди себе подобных. У тебя этой возможности нет.
Я закинул книгу в пространственный карман. Вот придумали. Мало мне в жизни не интересных книжек. Так еще эту галиматью подсовывают. Но не спорить же? Я как-то пришел к выводу, что если ты хочешь что-то сделать по-своему, то не надо об этом говорить. Тем более спорить или что-то доказывать. Надо просто делать. Хотя понятно, что Байков желает мне только добра. Может и пролистаю книжку.
По пришествии в комнату нас ожидала самая странная картина в виде нескольких сдвинутых и накрытых столов. Признаться, я подобного не припомню даже во время Белого бала или Нового года. Огромная жареная курица, обложенная блестящей от масла картошкой, натертая свекла с чесноком и сметаной, внушительная тарелка с сельдью под шубой, несколько салатов: один точно с колбасой, другой украшен сверху ананасами, третий с морковью и курицей, четвертый просто летний. Тут я дошел до двух пирогов, от которых еще пылало жаром и взгляд мой уперся в исполинский шоколадный торт. Рядом с ним с самым виноватым видом стоял Потапыч.
— Ну не сволочи ли, хозяин? Что за стол? В глаза смотреть стыдно. Что тут скажешь — домовые. Все у них через одно место.
— Ты как это все достал? — пытался я не захлебнуться слюной.
— Так должки старые решил вернуть. Тут один проштрафился, другой задолжал. Вот и я говорю им, к вечеру такой стол нужен, чтобы вся школа на ушах стояла. Но это ж домовые. Собрали, будто на поминки, а не на праздник.
— Мы все это не съедим, — тяжело выдохнул рядом Мишка.
— Но сделаем все, что от нас зависит, — гипнотизировал торт Байков.
— Стоять! Мишка прав, не съедим, а только понадкусываем. Рамик, давай пробегись по нашим, разночинцам, в смысле. Зови всех. Байков, ты пройдись по благородным. Ну, как ты там это делаешь, пригласи со всем уважением. Только пусть стулья тащат.
— Зря ты это, — заметил Рамик. — Азамат, к примеру, пожрать вообще не дурак.
— Хватит жмотится. Потапыч банкует. Да и куда нам столько? От заворота кишок помрем завтра. Давайте, давайте. Мишка, а нам вообще можно в комнате подобные э… праздники устраивать?