Книга, в которой исчез мир
Шрифт:
Это был Камецкий!
8
Будь у Николая менее внимательный собеседник, он ни за что не вышел бы живым из этого трактира. Но Фальк тотчас понял, что могло означать вдруг ставшее пепельно-серым лицо Николая.
— Не двигайтесь, — сказал он тихо. — Смотрите вниз.
Николай сделал то, что ему было сказано. От страха он в мгновение ока покрылся каплями холодного пота. Сердце бешено заколотилось. В любой момент Камецкий мог его увидеть.
— Сколько их? — спросил Фальк.
— Двое, — в страхе прошептал Николай.
— Черепица уложена очень неплотно, — негромким голосом торопливо произнес Фальк. — Неожиданность даст вам несколько секунд преимущества. Этого будет достаточно. Не прыгайте сразу, добегите до конца крыши, там мягко. И не забудьте о моих десяти талерах.
С этими словами он вдруг вскочил, испустил дикий вопль, схватил
— Проклятый негодяй, когда я тебя поймаю, ты мне сполна заплатишь за это оскорбление!
Потом возникла свалка. Что-то с грохотом упало на пол. Послышался звон разбитого стекла, и последнее, что донеслось до слуха Николая, был голос Камецкого:
— Хагельганц, быстро выйдите и посмотрите, кто это был!
Николай спрыгнул. Он приземлился на грядку, оглянулся, поднялся на ноги и бросился в узкий проулок. Он не имел ни малейшего понятия, где находится, но то же самое можно было сказать и о его преследователях. Они точно так же, как и он, заблудятся здесь, и поэтому, чем глубже он заберется в закоулки студенческого квартала, тем меньше шансов у них найти его. Он на мгновение остановился и прислушался. Хагельганц был всего шагах в двадцати от него. Николай опустился на колени. Здесь была дверь погреба, но она оказалась закрыта. Он поднял глаза вверх, но и там не было выхода. Значит, надо бежать дальше. Благодарение Богу, стояла непроглядная тьма. Он снова остановился. Теперь все было тихо. Он насколько мог перевел дух и успокоил дыхание. Потом снова послышались шаги. Николай затаил дыхание. Не было видно ни зги, но шаги было слышно хорошо, и они могли его выдать. Николай присел на корточки и спрятался в тени большой дождевой бочки, стоявшей возле стены. Он сделал и еще кое-что, то, что совсем недавно посчитал бы для себя решительно невозможным. Он пошарил рукой по земле и нащупал большой острый камень. Что с ним стало? Ведь у него никогда даже в мыслях не было кого-то убить! Но теперь в нем что-то совершенно переменилось. Да. Он убьет Хагельганца, если тот его обнаружит. У него просто нет иного выхода. Что с ним будет, если они его найдут? Тогда он пропал. Они устроят над ним короткий процесс. Он молил Бога, чтобы до этого не дошло и чтобы ему не пришлось этого испытать. Но сейчас он не мог поступить иначе. Он будет защищаться.
Сердце его вдруг забилось ровно и спокойно. Дыхание тоже выровнялось. Он услышал, как кто-то осторожно продвигается вдоль проулка. Темнота была непроницаемой. Очевидно, они не были подготовлены к погоне и не взяли с собой фонарей. Теперь он даже слышал дыхание этого человека. Но он ничего не видел. Или почти ничего. Перед ним вырисовывалась темная тень, до которой было не больше пяти шагов. Тень остановилась. Или он тоже почувствовал чье-то присутствие? Николай крепко схватил камень и приготовился к прыжку. Он ударит сразу, без всякого предупреждения. Это был его единственный шанс. Внезапность. Однако он продолжал лежать без движения. Тень еще немного приблизилась. Но человек смотрел в другую сторону. Он не мог видеть Николая и не догадывался, что жертва находится на расстоянии вытянутой руки. Потом издали раздался громкий голос:
— Хагельганц?
— Я здесь, — крикнула тень.
— Идите сюда, — крикнул голос. — Ложная тревога. Это были пьяные студенты.
Тень ничего не ответила. Николай почти физически почувствовал, как ее пронзительный взгляд ощупывает темноту. Но человек не смог его увидеть. Он сплюнул, и плевок попал на ботинок Николая. Потом послышались удаляющиеся шаги.
Николай просидел в своем укрытии еще минуту. Потом его начало трясти. Зубы стучали так громко, что он был вынужден несколько раз глубоко вдохнуть, чтобы подавить тошноту. Было чистым безумием возвращаться в Лейпциг. Наоборот, надо как можно скорее покинуть город. Но как сделать это сейчас, ночью? Он рассудил, что будет более рискованным — подождать до утра, а потом, смешавшись с толпой ярмарочных гуляк, исчезнуть из Лейпцига, или использовать темноту ночи. Он выбрал второе решение. Сделав большой крюк, он вернулся к Паулинуму и направился к квартире Фалька. В доме было тихо. Вокруг тоже не было заметно ничего особенного. Он постучал в привратницкую, прошел во двор и через окно заглянул в пустую комнату Фалька. Беднягу наверняка до сих пор допрашивают. Николай остро почувствовал свою вину. Этот человек спас ему жизнь. Как сможет он его отблагодарить?
Он вытащил кошелек
Он отсчитал вместо обещанных десяти двадцать талеров и после короткого раздумья положил деньги в жестяную табакерку, которая до сих пор стояла на сундуке. Он с удовольствием оставил бы и записку, но как Николай ни искал, он не смог найти ни бумаги, ни письменных принадлежностей. Разве Фальк не писал пьес? Или он бросил это занятие? Некоторое время Николай стоял в нерешительности, но потом ему в голову пришла еще одна мысль. Ведь он должен еще пойти в «Отель де Сакс». Как он мог об этом забыть? Можно ли рискнуть, или это очень опасно?
Он вышел на улицу и у какого-то прохожего спросил дорогу. Отель находился на Клостергассе, как раз недалеко от Ранштедтских ворот. Но когда он издалека увидел высокое, ярко освещенное здание, двери, через которые входили и выходили богато одетые люди, мужество покинуло его. Все там было слишком светло и изящно. Он сразу бросится в глаза своими запачканными чулками, к которым прилипли комья засохшей грязи. Но, по счастью, обычаи здесь были такими же, как в Нюрнберге. На каждом углу торчали мальчишки, готовые за пару грошей поработать посыльными. Он выбрал первого попавшегося и дал ему денег. Не прошло и трех минут, как парень вернулся и действительно принес ему письмо, которое он выкупил в конторе гостиницы. Николай был так рад письму, что дал мальчишке еще два гроша. Потом он спрятал письмо в карман и направился к Ранштедтским воротам, тщательно выбирая самые темные закоулки.
Несмотря на запутанные сведения, ему по крайней мере стало ясно одно: ди Тасси действительно ошибся. Он погнался за фальшивой добычей. Но это была не единственная его ошибка. Граф Альдорф перевел деньги на политический заговор, но одновременно он преследовал и какую-то иную цель. Инстинкт не обманывал Николая. Это другое намерение было тесно связано с Максимилианом, но начало ему было положено не в Лейпциге, а очень далеко отсюда. Это был неприметный, почти невидимый и неразличимый след, но он ухватится за эту нить и отправится в Кенигсберг.
9
Мой дорогой Николай.
Для меня было несказанной радостью получить от тебя весточку. Что же касается Нюрнберга, то, клянусь бессмертной душой, он, позволю себе сказать, действительно плох. Но не думай, однако, что Ветцлар лучше. Каждый шаг в здешних проулках — рискованное предприятие, того и гляди сломаешь себе шею, а зимой чужаку лучше не ступать на его улицы без ходулей. Либо подвергаешься опасности сломать себе ребра на лестницах, коих здесь великое множество, ибо город стоит на холмах, либо — со всего размаху шлепнуться в кучу отбросов, которые громоздятся здесь перед каждым домом, наваленные едва ли не в рост человека. Также немалую опасность представляют собой ветхие дымовые трубы, которые при падении способны насмерть убить прохожего. Но больше всего удивляет скупость местных чиновников. Судья, получающий жалованье шестнадцать тысяч талеров в год, предпочитает таскаться по неимоверной грязи пешком, нежели потратить гроши на поездку в совет в карете, запряженной четверкой лошадей. Увеселений здесь практически нет, и один театральный антрепренер, приехавший сюда прошлым летом, ибо, видимо, не сумел найти лучшего места, был, однако, вынужден через три недели покинуть город, так как вся его компания разорилась из-за долгого и бесцельного проживания здесь.
Теперь, однако, перехожу к твоей просьбе сообщить, стоит ли тебе вручать свою судьбу одному из здешних советников юстиции. Но для начала я обязан разъяснить тебе, что такое советник юстиции, ибо, мой дорогой друг, титулы здесь суть не что иное, как листья, висящие зимой на деревьях, — они часто прикрывают собой увядание и истощение, так пудра прикрывает истинную кожу французских дам.
Причина здешнего обилия титулов такова: согласно закону, принятому самими адвокатами и прокурорами, их слуги и горничные не имеют права обращаться к ним «милостивый государь». Они, однако, стремятся к этому всей душой и мучаются жалкой болезнью, кою я назвал бы титулярной лихорадкой. Если тебе когда-либо встретится человек, по глазам которого видно, что он не асессор, по жалкому виду — что он не канцелярист, а по рукам — что он не сапожник, то тебе должно полагать, что перед тобою, по самой малой мерке, тайный советник, надворный советник, финансовый советник, канцелярский советник, советник юстиции, военный советник, палатный советник, счетный советник и черт знает, какой еще советник. Подобные титулы обычно покупают у крупных и мелких чиновников имперского сословия, которые за пару крейцеров чаевых фабрикуют эти патенты дюжинами.